Венцом среднего образования для Киева царских времен была так называемая классическая гимназия. Ее воспитанники, пройдя восьмилетний курс, вместе с аттестатом зрелости автоматически получали право на поступление в университет.

Классическую систему тщательно курировали чиновники Министерства народного просвещения. В гимназическом уставе много говорилось о том, как важны порядок и дисциплина. Характерным проявлением этого стала принятая в казенных мужских гимназиях Российской империи единообразная форма. (Девушки того времени не могли учиться в университете и относились к среднему образованию более свободно.)

Уставные требования предусматривали, что «одежду учеников гимназии составляют:
- полукафтан - темно-синего сукна, однобортный, не доходящий до колен, застегивающийся на девять посеребренных гладких выпуклых пуговиц, с четырьмя такими же пуговицами сзади по концам карманных клапанов, воротник (скошенный) и обшлага прямые одного сукна с мундиром, по верху воротника нашитый узкий серебряный галун, а у обшлагов, где разрез, по две малые пуговицы;
- шаровары - темно-серого сукна;
- пальто - серого сукна, двубортное офицерского образца; пуговицы такие же, как на мундире; петлицы на воротнике одинакового с полукафтаном сукна с белою выпушкою и с пуговицею".

Заменой пальто могла быть «шинель серого сукна, по образцу военных, с воротником того же сукна, но без клапанов (петличек)». В холода под пальто надевали «блузы из серой шерстяной материи того же цвета, из которого делаются брюки, с низким стоячим воротником, застегивающимся на две пуговицы, с черным кожаным кушаком». Под «кушаком» подразумевался пояс с пряжкой. А в теплые месяцы переходили на «летнюю форму одежды»: парусиновые блузы с черным кушаком и парусиновые брюки.

Гимназисту полагалось носить головной убор «по образцу военных фуражек» - зимой торчащие из-под него уши укрывали башлыком. Самой характерной деталью фуражки был прикрепленный на околыше, над козырьком, металлический знак (его часто называют гербом). Он состоял из двух лавровых листьев, перекрещенных стеблями. Между ними помещались заглавные буквы названия учебного заведения и цифра порядкового номера. К примеру, для Киевской 1-й гимназии на знаке стояло «К1Г», для 2-й гимназии - «К2Г». Делали герб из жести, посеребренной по методу Фраже.

Ученик 1-й киевской гимназии Михаил Булгаков.

Таким образом, школьная униформа в старой гимназии состояла из трех комплектов одежды. Цены едва ли были заоблачными - в начале прошлого века даже хороший костюм из шевиота (плотная шерстяная ткань) для подростка стоил рублей пятнадцать. Но все же на сборы ученика в гимназию уходило несколько червонцев: ведь нужно было еще приобрести ранец, писчие принадлежности, комплект учебников.

Между тем тогдашний бюджет подавляющего большинства семей укладывался в 50 рублей в месяц, чиновники среднего звена получали рублей 100-150.

Среднее образование было платным, причем стоимость постепенно увеличивалась. Если в начале 1880-х годов обучение в казенной гимназии стоило для юных киевлян 45-50 рублей в год, то к началу ХХ века - в два раза дороже.
Роль в этом сыграл пресловутый «циркуляр о кухаркиных детях», подписанный в 1887 году министром народного просвещения Иваном Деляновым. Циркуляр требовал оградить гимназии «от поступления в них детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и тому подобных людей, детей коих, за исключением разве одаренных необыкновенными способностями, вовсе не следует выводить из среды, к коей они принадлежат» . Повышение платы за обучение было одним из инструментов откровенной сегрегации.

И все же во многих небогатых семьях родители согласны были идти на лишения, чтобы их дети учились в гимназиях. Писатель Корней Чуковский, бывший одесский гимназист, вспоминал: «Цена герба - тридцать копеек, но мама готова отдать за него несколько лет своей жизни, лишь бы он блестел у меня на фуражке. Мама знает, что тот, у кого на фуражке есть герб, может сделаться важным адвокатом, доктором или знаменитым профессором» .

Бережливое отношение к форме и ранцу позволяло снизить расходы на обучение. Хотя растущие дети стеснялись носить тесные курточки-«полукафтаны» и шинели с короткими рукавами. Порой власти шли навстречу родителям. Так, во время Первой мировой войны, в августе 1915 года, Министерство народного просвещения разрешило малоимущим гимназистам носить любое пальто, но при условии, что фуражка будет форменной.

С другой стороны, практически при всех государственных гимназиях Киева были созданы особые «общества вспомоществования нуждающимся воспитанникам». Их члены вносили посильные суммы, чтобы оплачивать нескольким десяткам подопечных учебу, покупать им школьную одежду, учебники и разные принадлежности.

Особой формой материальной поддержки стали стипендии. Общий принцип их учреждения был прост: инициатор-меценат вносил на специальный счет гимназии определенную сумму в ценных бумагах, дававших, как правило, 4,5-5 процентов годовых. Этот фонд составлял от одной до пяти тысяч рублей. Он оставался неприкосновенным, а проценты с него покрывали расходы за право обучения избранного гимназиста.

Если ежегодная рента превышала гимназическую плату, то излишек мог быть зачислен на особый счет, чтобы выплатить премию стипендиату после успешного окончания гимназии. Учредителями стипендий в киевских гимназиях выступали не только видные филантропы, но и благотворители с более скромными возможностями.

Так, в 1872 году для создания стипендии при 2-й гимназии поступил капитал в четыре тысячи рублей, завещанный титулярным советником Людвиком Станзани - бывшим городским архитектором. Он долгое время работал в Киеве и решил оставить после себя добрую память у наших земляков. Дополнительные возможности позволяли многим способным юношам преодолеть на пути в гимназию жесткий имущественный барьер.

К сожалению, дети не всегда ценили усилия, предпринятые родителями ради их образования. Не все подростки считали нужным беречь школьную форму. Писатель Константин Паустовский рассказывал в своей «Повести о жизни»: «Как только мама купила мне фуражку, я, подражая старшим братьям, вытащил из нее маленький железный обруч и вырвал атласную подкладку. Такова была традиция - чем больше потрепана фуражка, тем выше гимназическая доблесть. „Только зубрилы и подлизы ходят в новых фуражках“, - говорили братья. На фуражке полагалось сидеть, носить ее в кармане и сбивать ею созревшие каштаны. После этого она приобретала тот боевой вид, который был гордостью настоящего гимназиста» .

Мальчишки, склонные к авантюрам, непременно выламывали из «гербов» на фуражках обозначения своих учебных заведений. В случае какой-нибудь неприятной истории это позволяло сбивать с толку надзирателей, которые повсюду выслеживали нарушителей порядка. А в самой гимназии дети оправдывались перед педагогами, что якобы эмблема только что случайно сломалась…

Первоклассник. Карикатура В. Кадулина, 1910-е гг.

Еще одним предметом, страдавшим от слишком вольного обращения, был кожаный ранец.
Украинский писатель и общественный деятель Максим Славинский написал в воспоминаниях о том, как ученики 2-й гимназии, жившие на Подоле, зимой устраивали по Андреевскому спуску и Боричеву Току что-то вроде бобслея верхом на ранцах. Они вихрем слетали от Андреевской церкви и доезжали до бокового входа во Флоровский монастырь.
«Нам часом докоряли чернички, - писал Славинский, - що ми „зірвиголови“, що „псуємо ранці“, а це батьків гроші… Та ми на те не зважали, бо говорили вони все те зовсім не грізно… Але ранці - ті таки здорово страждали ».

Как и сегодняшним ученикам, каждому киевскому гимназисту нужно было приобретать тетради, альбомы для рисования, дневник. Однако в начале ХХ века покупка школьных принадлежностей имела еще и благотворительный характер.

С 1900 года в Киеве действовало Общество лечебниц для хронически больных детей, которых одолевали тяжелые недуги - туберкулез, золотуха, ревматизм, нефрит, паралич. Это общество собирало средства на бесплатное лечение маленьких страдальцев из неимущих семей.
Благодаря помощи меценатов на Парковой аллее, в уютном уголке над Днепром, в 1904 году соорудили красивое здание для стационарной детской больницы. Но ее работа требовала непрерывного финансирования, и одним из источников дохода стали школьные принадлежности.

При поддержке руководства учебного округа и директоров гимназий Общество лечебниц для хронически больных детей заключило договор с известным издателем и владельцем типографии Стефаном Кульженко.
Он получил монопольное право на продажу школьных принадлежностей в учебных заведениях, а за это выплачивал в пользу общества полкопейки с каждой проданной тонкой тетради, копейку с альбома и дневника, две копейки с общей тетради. Гимназисты были рады возможности поучаствовать в добром деле, и торговля шла довольно живо. Поступления от фирмы Кульженко со временем достигли 1800 рублей в год.

Бесплатное годовое содержание одной больничной койки обходилось обществу примерно в 400 рублей. Таким образом, отчисления с тетрадок и дневников могли полностью обеспечить длительное лечение четырех-пяти маленьких пациентов. Всего в больнице было 57 мест.

Михаил КАЛЬНИЦКИЙ, специально для «ФАКТОВ»

Воспитательный процесс в русской гимназии занимал очень важное, наверное, даже более важное место, чем процесс обучения. По крайней мере, к такому выводу приходят многие исследователи гимназического образования. Например, известный отечественный исследователь содержания гимназического образования Г. Н. Козлова придерживается мнения, что даже обучение в гимназии имело воспитательный характер, термин «воспитывающее обучение» постоянно употребляется в ее работах. Идея первостепенности воспитания пронизывала весь образ жизни старой школы. Такой вывод вполне согласуется с воспоминаниями современников гимназического образования. Возвращаясь к «Мыслям о воспитании в гимназии» Р. Шарбе, уместно привести его пояснения особенного отношения в гимназии к воспитанию: «Я думаю, всякий педагог согласится со мною, что детей не столько нужно учить, сколько воспитывать, и, уже воспитавши, заняться реальностью. Для гимназии достаточно передать ученикам столько сведений, сколько нужно для развития духовных способностей, и предоставить будущим специальным занятиям или практической жизни дополнить недоученное и вообще приготовить к восприятию познаний. Ум имеет бесспорное значение в жизни, но от его образования можно только тогда ожидать истиной пользы, когда вместе с ним образовано нравственно-религиозное чувство, облагорожен и укреплен характер... К чему нам умные люди, если они знание свое употребляют на вред другим, на насыщение ненасытных страстей? Можно много знать и быть необразованным, если эти познания не укрепили способность мышления и оставили сердце холодным. Собственно говоря, гимназия - заведение не учебное, а воспитательное. Всякое примешивание к ней других целей отклоняет ее от своего назначения и заставляет ее забывать о нем. Двум господам нельзя служить!»

Как отмечает И. В. Смотрова, главная цель гимназии заключалась в воспитании гражданской позиции личности, достижении ее нравственной и умственной зрелости . Утвержденные Д. А. Толстым «Правила для учеников», «Правило о взысканиях» (1874) и «Инструкции для классных наставников» (1877) содержали перечень качеств, которые необходимо было воспитать в учащихся, - это чувства правды, чести, уважения к закону и исполнителям его; привязанность к государю и Отечеству и в особенности чувства религиозного» .

О том, что воспитанию религиозного чувства уделяли особое внимание, свидетельствуют многие факты. Педагогический персонал внимательно следил за регулярностью посещения гимназистами церкви. Ученики должны были собираться в гимназии к половине десятого утра и отсюда, после переклички, попарно, под наблюдением помощника классных наставников идти в церковь, где учащиеся обязаны были стоять в порядке на назначенном для них месте . Обязательным было чтение молитвы в начале первого и в конце последнего уроков. Как отмечает В. В. Макаров, «в дореволюционном Ельце существовала традиция приобщения к церковно-певческой культуре представителей городского ученичества через посещение храмов во время богослужения» . О высоком уровне развития церковно-му-зыкальной культуры в Ельце, о ее высоком педагогическом потенциале свидетельствует также и гимназист Елецкой мужской гимназии Николай Афанасьев. На страницах своего дневника он повествует о постоянных посещениях литургий и всенощных, часть из которых он проводит на клиросе, рядом со своим другом по фамилии Лука, который, по-видимому, участвовал в одном из церковных хоров Ельца . С молитвы начинался каждый учебный день и в женских гимназиях.

В воскресенье, праздничные дни и вечером, накануне этих дней, ученики обязаны были посещать общественное богослужение, ежегодно в Страстную седмицу бывать у исповеди и Св. причастия; те, коим дозволено исполнять эти христианские обязанности вне прямого надзора и наблюдения учебного начальства, должны представить свидетельство от духовника, что были у него на исповеди и причастились. В учебное время совершенно необходимо было посещать все уроки, не опаздывая на молитву перед началом учения .

Как отмечает Г. Н. Козлова , вся система обучения, его «дух» и стиль, «тон взаимоотношений в гимназии способствовали созданию культа личностного развития и самосовершенствования. Гимназия не только ориентировала учащихся на самовоспитание, но и заботилась о создании им условий для работы над собой. По замыслу властей, гимназии должны были делать из учащихся верных служителей государства - утвержденных в самодисциплине, готовых не тушеваться перед трудностями, продвигаться по службе, работать на совесть - опять же «ради процветания Императорской Семьи и Отечества». Людей такого склада немало было в дореволюционной России, причем среди выходцев из разных сословий. И воспитание таковых не могло быть пущено на самотек. Уклад гимназической жизни определялся комплексом воспитательных и образовательных задач. Главные цели воспитания утверждались уставами, регламентирующими воспитательную деятельность в гимназиях. Периодически министерство народного просвещения выпускало рекомендации, инструкции и правила, дополняющие и конкретизирующие общие воспитательные цели, сформулированные в уставах и отражающие основное содержание воспитания . Выполнение «инструкций» строго контролировало министерство народного просвещения.

То, что воспитательной составляющей отводилась ведущая роль, вполне подтверждается дневником М. М. Пришвина, вспоминавшего спустя годы о порядках в Елецкой гимназии: «Из всех предметов моей кондуитной тетради самый важный предмет - поведение - признавался сильнее даже предмета “Закон Божий”. “Пять” по Закону и “пять” за поведение было просто необходимостью - условием пребывания в гимназии» . Оценка по поведению являлась очень мощным средством влияния на учеников. Поведение гимназистов оценивалось баллами «5», «4», «3». «Двойки» вообще не ставились, потому что при оценке «4» учащийся брался под негласный надзор, а при оценке «3» он подлежал исключению без права поступления в другое среднее учебное заведение .

Снижение оценки по поведению являлось целой трагедией для восьмиклассников, собиравшихся поступать в университет, так как выпускников гимназии, имевших за поведение оценку «4», туда не принимали. По словам И. М. Кричевского, окончившего Елецкую гимназию в 1906 г., его одноклассник, получивший по поведению оценку «4», вынужден был остаться в восьмом классе на второй год, чтобы заработать оценку «5».

Тройкой за поведение оценивалось «проявление более или менее вредных наклонностей преимущественно в отношении к товарищам, а также и проступков, вызывающих экстраординарные меры взыскания, каковы, например, своевольные отлучки за черту города, известного рода небрежность в исполнении ученических обязанностей и вообще правил приличия и благовоспитанности» . Из этого пояснения не видно ничего пугающего для учеников, обоснованность требований по соблюдению «правил приличия и благовоспитанности» не вызывает сомнений.

Форму ученикам гимназии и прогимназии полагалось носить установленного образца. Полукафтан темно-синего сукна, однобортный, не доходящий до колен, застегивающийся на девять посеребренных гладких выпуклых пуговиц, с четырьмя такими же пуговицами сзади по концам карманных клапанов, воротник (скошенный) и обшлага прямые одного сукна с мундиром, по верху воротника нашитый узкий серебряный галун, а у обшлагов, где разрез, по две малые пуговицы. Шаровары - темно-синего сукна. Пальто - серого сукна, двубортное, офицерского образца; пуговицы такие же, как на мундире; петлицы на воротнике одинакового с полукафтаном сукна, с белою выпушкою и пуговицей. Фуражка - одинакового с полукафтаном сукна, с белыми выпушками вокруг тульи и верхнего края околышка. На околышке, под козырьком, жестяной посеребренный знак, состоящий из двух лавровых листьев с перекрещивающимися стеблями, между коими помещены прописные заглавные буквы названия города и гимназии или прогимназии . И эти порядки были одинаковыми для всех гимназий, что подтверждают воспоминания современников.

Выпускник Елецкой классической гимназии Н. М. Дьяконов вспоминал в 1971 г.: «Каждый гимназист обязан был соблюдать установленную одинаковую для всех форму одежды: костюм из серого сукна, фуражку темно-синего цвета с кокардой “ЕГ” (Елецкая гимназия), поясной ремень с пряжкой, на которой значились те же буквы, серую шинель. Шапки и валенки зимой носить запрещалось. В холодную погоду разрешалось поверх фуражки накидывать башлык. Волосы должны были быть подстрижены “под машинку”. Прическу разрешалось носить только в 7-м и 8-м классах. Во всем требовалась опрятность. Обращение друг к другу допускалось только на “Вы”. Приветствие знакомых при встрече сопровождалось снятием фуражки и поклоном головы. Требовалось быть вежливыми, громко не разговаривать, сморкаться в платок и соблюдать все прочие правила этики» .

В правилах для гимназистов Орловской мужской гимназии (1864 г.) наряду с требованиями изучения всех учебных предметов и пособий, соблюдения порядка на уроках и вне гимназии категорически запрещалось иметь и читать «запрещенные книги и рукописи», в свободное от уроков время «толпами ходить по улицам и в городском саду», а посещать театры и цирки ученик мог только с разрешения инспектора гимназии. Обычными наказаниями «за леность, за шалость, за невнимание» были строгий выговор, лишение обеда или прогулки, стояние на коленях в течение урока, арест на несколько часов .

После летних, рождественских и пасхальных «вакаций» надлежало являться в гимназию в назначенный срок, возвращая классному наставнику выданные билеты с надписью родителей или попечителей о времени отправления из дому. Не явившийся в срок и не представивший сведений о причине неявки гимназист считался выбывшим, и от усмотрения педагогического совета зависело, принимать ли его вновь, по итогам испытания во всех предметах.

Отсутствующие на каком-либо уроке по болезни или другой законной причине ученики обязаны выучить все пройденное в их отсутствие; письменные же работы, заданные на более или менее продолжительный срок, должны быть доставлены ими к сроку, если только болезнь не потребовала безусловного прекращения на все то время всякого рода умственных занятий по засвидетельствованию врача, состоящего при учебном заведении .

С целью контроля за ходом воспитательного процесса из числа старших учителей гимназии избирался инспектор. Для ближайшего наблюдения за гимназистами существовали надзиратели (должность введена в 1838 г.), количество коих определялось возможностями заведения, а также классные наставники и их помощники - по одному на класс (должность введена в 1871 г.) - их целью была организация и контроль воспитательного процесса в конкретном классе - подобно современным классным руководителям. На помощников классных наставников возлагался надзор за учениками в послеобеденное время в местах гуляний, на вокзалах, театрах, местах увеселений и т. д. Кроме того, при пансионах гимназии, если таковые имелись, с 1864 г. существовала должность гимназического воспитателя. По штату полагалось по одному воспитателю на 20 пансионеров. Руководил коллективом воспитателей непосредственно директор.

Контроль над учениками не ограничивался только ее стенами: надзиратели гимназии и помощники классных наставников следили за поведением гимназистов на улицах города, в общественных местах. Кроме того, помощникам классных руководителей вменялось в обязанность посещать квартиры гимназистов, не явившихся на уроки, для выяснения причин их отсутствия. Поэтому не приходится удивляться тому, что пропуск занятий без уважительной причины считался в гимназиях большой редкостью.

Гимназистам в Ельце разрешалось находиться на улице одним, без родителей, только до шести часов вечера, причем для посещения театра или кино каждый раз обязательно нужно было получить письменное разрешение от инспектора, и только на воскресный или праздничный день. Для этого в дневниках учащихся были специально отпечатанные незаполненные бланки. Каждому гимназисту, показавшемуся без такого разрешения дежурившему на улице надзирателю гимназии, оценка за поведение снижалась на один балл.

Наряду с общими воспитательными целями, установленными министерством народного просвещения, методы и способы воспитания конкретизировались на местах с учетом специфики конкретной гимназии. Например, вологодский губернатор потребовал от педагогических советов учебных заведений «запретить учащимся появляться на улицах после 7 часов вечера без особого билета от начальства». Даже если ученик шел с родителями, он все равно подвергался задержанию полицией . Нам известно, что к подобной помощи полиции в содействии воспитании детей обратились в 1908 г. и в Орле .

Как отмечает И. В. Смотрова, помощники классных наставников в Москве по очереди посещали все злачные места города с целью обнаружить в них гимназистов . О замеченных нарушителях дисциплины тотчас сообщалось начальству учебных заведений. Надзиратель 1-й мужской гимназии Москвы подал рапорт директору гимназии о поведении одного гимназиста, который был замечен в городе не в установленной для гимназистов форме, он «позволил себе нарядиться в австрийскую куртку, щеголял большими усами и как ни в чем не бывало прогуливался с молодыми дамами на Кузнецком мосту». Такое поведение ученика было признано «возмутительным», гимназист-нарушитель был строго наказан.

В правилах для учеников гимназий и прогимназий отмечалось, что ученикам ежегодно раздавались выходные годовые билеты с обязательством постоянно иметь их при себе вне дома и предъявлять по первому требованию как чинов полиции, так и всех лиц, которые уполномочены от учебного начальства билетами для надзора за учащимися. Исполнение изложенных в этих билетах правил обязательно .

В фондах Орловского краеведческого музея имеется билет ученика первой мужской гимназии с правилами, подлежащими исполнению как в самой гимназии, так и «вне стен ее». Там, в частности, отмечено: «Дорожа своею честью, ученики не могут не дорожить честью своего заведения, а потому обязаны воздерживаться сами и воздерживать своих товарищей от всякого рода поступков, несовместимых с честью благовоспитанных детей и юношей, стремящихся к высшему научному образованию, и должны всячески предупреждать такие поступки, которые могут бросать тень на учебное заведение».

Кажется порой, что гимназическая система стремилась расширить свой контроль над учениками до возможно больших пределов. Скажем, во втором полугодии 1872/73 учебного года по распоряжению министра народного просвещения для учащихся были введены специальные «книжки для ежедневного записывания задаваемых уроков» - своеобразные предшественники сегодняшних школьных дневников. Но от дневников, где ставятся оценки за урок и изредка делаются записи учителем, те «книжки» отличались тем, что в них имелись отдельные графы для выставления баллов за ученические успехи, прилежание, внимание, поведение и даже опрятность гимназистов «для того, чтобы родители и лица, их замещающие, могли ежедневно следить за школьной жизнью их детей, помогая, таким образом, учебному заведению в достижении учебно-воспитательной цели» .

Таким образом, родителям предоставлялась возможность ежедневно следить за школьной жизнью своих детей, вникая в мельчайшие детали, отмечая едва уловимые нюансы их участия в ней, то есть те моменты, которые, как правило, вообще проходят мимо внимания родителей, чьи дети занимаются в современной школе. Говоря о «книжках для ежедневного записывания задаваемых уроков», необходимо уточнить, что это было не елецкое изобретение - они вводились по распоряжению министра народного просвещения. Это лишний раз подтверждает, что Елецкая классическая гимназия не утверждала у себя собственные порядки - она строила свою работу в четком соответствии с предписаниями высших инстанций. Из этого следует, что строй жизни во всех гимназиях России был подчинен одним устремлениям, идущим от сформулированной в XIX в. министром просвещения графом С. С. Уваровым триады «Православие. Самодержавие. Народность», которая обозначила границы идеологического пространства России на долгие годы .

Гимназистам запрещалось пить хмельные напитки, категорически запрещалось курить. Среди методов воспитания И. В. Смотрова выделяет личный пример, приучение, беседу, поощрение, наказание, порицание . Учитель как образец для подражания должен был воспитывать даже своим внешним видом . Спрос с преподавателей также был высок. В Елецкой классической гимназии был случай, когда уважаемая гимназистами преподаватель немецкого языка была уволена только за то, что курила в присутствии учащихся.

Нет ничего убедительнее свидетельств очевидца. И несомненно, коллектив средней школы № 1 сделал великое дело, собрав в 1971 г. - в год столетия Елецкой гимназии - воспоминания живших еще тогда ее выпускников, обучавшихся в начале XX в. Порядки в гимназии к тому времени в сравнении с правилами XIX в. практически не претерпели изменений. Из приведенного рассказа можно составить довольно полное представление о внешней стороне гимназических «строгостей». Они во многом похожи на порядки учебных заведений военного типа, но без казарменного быта. Конечно, обстановка в нынешних школах совсем иная и требования к учащимся и учителям в них другие. О почти повально курящих учащихся говорить не приходится. Что в таком случае считать более предпочтительным: строжайшую дисциплину, которая порой кажется жестокой, или воспитание, приводящее порой к вседозволенности? В отчете Орловской мужской гимназии за 1895 г., хранящемся в ГАОО, приведена ведомость о числе наиболее важных взысканий в гимназии и указано количество подвергнутых наказанию гимназистов.

Из воспоминаний выпускников Елецкой гимназии известно, что общепринятым наказанием был карцер. Наказуемый отсиживал два, три или четыре часа в закрытом на замок пустом классе, причем это совершалось обязательно в воскресный день с 11 часов. Другим наказанием было занесение провинившегося в особый журнал «Кондуит». Это наказание часто приводило к снижению окончательной оценки за поведение . Наиболее распространенным взысканием (его испытали 27 учеников Орловской мужской гимназии в 1900 г.) было «оставление на один час в гимназии после уроков с оповещением об этом родителей» за «грубое объяснение с учителем или воспитателем» . В отчетах руководства Орловской гимназии начала XX в. не зафиксировано ни одного взыскания за «курение табаку», за «употребление неприличных выражений в разговоре с товарищами», за «уклонение от посещения уроков под предлогом болезни» .

С. Соловейчик

Ранее рассказывалось, как школа стала немножко похожей на школу. Прежде ученики занимались сами по себе. В комнате (ее и классом назвать трудно) стоял гул: каждый зубрил свое, учитель по очереди спрашивал, остальные ребята продолжали заниматься своим делом. А в самом конце восемнадцатого века появились классы, общее учение и одна общая классная доска на всех. Учитель стал похож на дирижера, который руководит занятиями сразу всего класса: он рассказывает – все слушают. Он пишет на доске – все открывают тетради и пишут то же самое. Во всех тетрадях одни и те же задачки. Почерки разные, и решения разные (у одних правильные, у других неправильные), но задачки одни и те же.
Если сравнить нынешнюю школу и гимназию самого начала девятнадцатого века, то окажется, что у них довольно похожие очертания – рисунки можно наложить один на другой, и они примерно совпадут. Но только очертания общие! А подробности, а краски, само содержание рисунка – все разное.
Целых сто лет – весь девятнадцатый век – школа сама училась быть школой.
Многие вещи, которые сейчас кажутся совершенно простыми, приходилось мучительно изобретать.
Например, чему учить в школе? Сегодня расписание уроков привычно: литература, математика, физика, химия, география, история, иностранный язык, обществоведение, биология, рисование, пение, уроки труда.
Но ведь и сегодня спорят, какие предметы надо изучать, а какие не надо. И на какие предметы больше отводить уроков, а на какие меньше.
Ну, например, уроки физкультуры – два раза в неделю. А может быть, нужно проводить их каждый день, а уроки математики сократить? Или ввести совсем другие предметы, скажем, уроки логики – науки о законах мышления, или уроки психологии – науки о душевной жизни человека...
Так спорят сегодня; а что творилось в XIX веке, когда вся система предметов еще не устоялась!
Тогда многим учителям казалось, что главными предметами в школе должны быть не литература, не математика, не биология, а латинский и древнегреческий языки.
Им говорили: "Да зачем же учить латинский язык, если сегодня никто на этом языке не разговаривает? "
"Ну и что же,– отвечали сторонники "классического" образования, то есть такого образования, в основу которого положено преподавание древних, уже умерших языков, – ну и что же? Зато латинский язык – строгий, красивый, на этом языке написано много прекрасных книг и научных сочинений. Латинский язык сам по себе, конечно, не нужен, но зато он развивает ум и память...
И вот гимназисты каждый день учили латинский и греческий. Почти половина всего их времени (точнее 41 процент) уходила на уроки древних языков!
Родители возмущались. Латынь – очень красивый язык, но нельзя забивать головы одной латынью! Однажды в Москве, в Малом театре, артист Музиль спел такие куплеты:

У нас сильное внимание
На одно обращено,
Чтобы наше воспитание
Ведено было умно.
И теперь уж есть надежда,
Что чрез несколько годов
Выйдут круглые невежды
Из классических голов...

Когда артист Музиль пропел эти куплеты, в зале поднялось что-то невообразимое: все повскакали, затопали ногами, стали кричать:
"Браво, браво, бис, бис!" Оркестр хотел было продолжать, да его заглушали криками – пусть артист еще раз повторит свой куплет про круглых невежд из классических голов... Почти целое столетие шла борьба: изучать или не изучать латынь и древнегреческий? Латынь то отменяли, то вводили вновь, да еще больше уроков давали ей, но постепенно "мертвые" языки вытеснялись "реальными" науками: физикой, химией, биологией, географией, астрономией. Только после Октябрьской революции от древних, "мертвых" языков совсем отказались, и расписание уроков (тоже, конечно, не сразу) стало похожим на нынешнее.
А отметки? Отметки ведь тоже не всегда были, как сегодня. Михаил Васильевич Ломоносов предлагал, например, ставить такие отметки:

В. И. – все исполнил.
Н. У. – не знал уроки.
Н. Ч. У. – не знал части урока.
З. У. Н. Т. – знал уроки нетвердо.
Н. З. – не подал задачи.
X. З. – худа задача.
Б. Б. – был болен.

У других учителей были свои обозначения, и, в общем, можно сказать, отметки ставили кто как хотел и кто какие хотел. Но в 1835 году было введено единообразие: появились оценки "5", "4", "3", "2", "1".
Страшно даже подумать, сколько "пятерок" и "единиц" поставлено за прошедшие годы. Миллиарды, наверно!
Может, кому-нибудь это кажется утешительным: что, дескать, моя маленькая "двойка" в таком огромном море отметок?
Но лучше поговорить о "пятерках". Вы заметили, что человека, у которого все "пятерки", не называют "пятерочник" (как, например, "двоечник"), а говорят "отличник". Это потому, что еще перед войной и в начале войны отметки в школе были другие: "отлично", "хорошо", "посредственно", "плохо" и "очень плохо". Отсюда – "отличник", это слово осталось. В некоторых школах говорят еще "хорошист" (человек, у кого одни "пятерки" и "четверки", а "троек" нет). Но это слово звучит ужасно, и лучше его не употреблять.
Кроме плохих отметок, прежде существовали и другие наказания. Мы уже знаем, что розги в русской школе были полностью отменены в 1864 году. А вот карцер – особые комнаты, куда нерадивых учеников запирали после уроков "без обеда", – оставался до самой революции. Особенно строго наказывало гимназическое начальство тех гимназистов старших классов, кто читал "запрещенную" литературу. В XX веке сочинения В. Г. Белинского изучали в старших классах, читали статьи Добролюбова, Писарева, Герцена. А прежде существовало негласное правило: за чтение Белинского – шесть часов карцера, за чтение Добролюбова – в первый раз двенадцать часов, а если снова попадешься, то целые сутки. А за Писарева или Герцена – "аминь!" Так гимназисты называли исключение из гимназии с "волчьим билетом" – без права поступить в другую гимназию.
За гимназистами вообще следили очень строго; им ни в коем случае нельзя было появляться, например, на улице позже установленного времени. Специальные надзиратели следили за этим. В городе Немирове перед первой мировой войной произошел такой случай: два гимназических надзирателя спрятались за забором и оттуда через щелочку выслеживали запоздавших гимназистов. Вдруг видят: один гимназист на велосипеде едет. Не положено! В карцер его! Выбежали, догнали, налетели – оказалось, что это не гимназист, а студент, да еще и бойкий: он подал на надзирателей в суд – зачем к людям пристают на улице? И суд стал на сторону студента!
Прилежных и успевающих учеников и прежде награждали подарками – книгами, а при выпуске – золотыми медалями. С 1872 года в школах появилась еще "Красная доска", или, как сейчас сказали бы, "Доска почета". На этой доске вывешивали таблички с именами лучших учеников. Кстати, в этом же, 1872, году вместе с учебниками гимназисты стали носить в ранцах и дневники для записи уроков на дом и для отметок учителя: школа стала регулярно сообщать папам и мамам своих учеников, как идут занятия. До того времени школа к родителям обращалась только в самых крайних случаях, когда дело шло об исключении. А еще позже, во время революции 1905 года, в гимназиях стали создавать родительские комитеты – родители начали принимать участие в жизни школы. Педагогические же советы, педсоветы, появились, конечно, гораздо раньше – в 1827 году. Вернее, вышло такое распоряжение – создавать педагогические советы. А на самом деле советов не было, и директор гимназии правил единолично до середины XIX века, когда великий русский педагог Николай Иванович Пирогов добился, чтобы они работали. О старой, дореволюционной гимназии есть очень много воспоминаний. Наверно, все читали интересную книгу Корнея Ивановича Чуковского – она так и называется: "Гимназия". И во многих других книгах описывается, как трудно было учиться прежде, какие бездушные были порядки. Один из прежних гимназистов пишет, например, что дружбу между учителем и учеником в гимназии было так же невозможно представить себе, как невозможно увидеть лилию, выросшую у берегов Ледовитого океана.
Но, конечно, было и много очень хороших учителей и очень хороших гимназий.
В школе до революции было много плохого, но не надо забывать, что в этой же самой школе выучились многие выдающиеся люди нашей страны, большие ученые и писатели. Иногда рассказывают, что тот или другой из знаменитых людей учился в школе плохо. Верно, так бывало. Отметки не всегда были хорошими, не все получали золотые медали. Но все очень много занимались. И в конце концов без учения ни один великий человек на свете не стал бы великим!

Рисунки Ю. Владимирова и Ф. Терлецкого.

Первоначально Закон Божий не входил в ряд основных предметов, преподававшихся в гимназиях. Он даже не был упомянут в Высочайшем указе от 5 ноября 1804 года, учреждавшем систему гимназического образования в Российской империи.

Указ 1804 года предусматривал обязательность его преподавания лишь для школ низшей ступени – церковно-приходских, где обучались дети податных сословий. Возможно, это был сознательный шаг Александра I, сделанный под влиянием Великой Французской революции, наэлектризовавшей консервативную атмосферу старой Европы. Показательно, что вводившаяся в империи система многоступенчатого образования и набор предметов, предназначенных для изучения в российских гимназиях, во многом совпадают с программой переустройства системы народного образования во Франции, изложенной видным философом-просветителем Ж.А. Кондорсе в Конвенте в апреле 1792 года.

Однако уже в 1811 году, согласно Высочайшему распоряжению, Закон Божий, как «заключающий главную и существенную часть образования», был введен как обязательный и основной предмет в средних учебных заведениях России всех ступеней.

Можно назвать круг людей, непосредственно повлиявших на решение императора. Это попечитель Санкт-Петербургского учебного округа граф С.С. Уваров, разработавший альтернативную программу гимназического образования, в которой большое внимание уделялось Закону Божиему, древним языкам и словесности. Это обер-прокурор Святейшего Синода князь А.Н. Голицын и митрополит Московский Филарет (Дроздов), отстаивавшие необходимость устройства системы среднего образования на основах христианской духовности. Да и для самого императора после Отечественной войны 1812 года преимущества христианского вероучения перед разрушительным безбожием революционной Франции стали очевидными. «Пожар Москвы освятил мою душу, – признавался Александр I, – и я познал Бога…»

В 1812 году императорское распоряжение об обязательности преподавания Закона Божиего было подтверждено. Спустя семь лет член Библейского общества Н.С. Стурдза, известный к тому времени как автор “Записки о настоящем положении Германии”, где, в частности, содержалась критика германских университетов как рассадников идей революции и атеизма, по поручению Александра I составил инструкцию для учебных комитетов, в которой доказывалась необходимость изучения Закона Божиего в средних учебных заведениях. Тогда же по благословению митрополита Филарета в гимназиях было введено ежедневное чтение Нового Завета, помимо уроков Закона Божиего.

Правда, не все гимназии согласились с включением этого предмета в число обязательных учебных дисциплин. Так, педагогический совет Костромской губернской гимназии лишь в 1819 году согласился с тем, что знание Закона Божиего не мешает благовоспитанному человеку, и этот предмет наконец-таки получил свое место в учебном плане. Причем, на педагогический совет этой гимназии не было оказано никакого административного давления, и решение об обязательности его преподавания оказалось результатом свободного волеизъявления учительского коллектива.

В 1823 году был опубликован Православный катехизис, составленный митрополитом Филаретом, – основное учебное пособие по Закону Божиему в средних учебных заведениях всех ступеней. Он стал основой для составления программы по этому предмету.

Обязательность преподавания Закона Божиего была подтверждена в новом Уставе о средних учебных заведениях, изданном 8 декабря 1828 года, в царствование Николая I. В основу Устава легла уже упомянутая учебная программа графа С.С. Уварова, к тому времени министра народного просвещения. Так в Российской империи была установлена система классического образования.

По этому Уставу программа Закона Божия в гимназиях включала: изучение Священной истории Ветхого и Нового Завета – в 1-м и 2-м классах гимназий, Пространного катехизиса – в 3-м и 4-м, Церковной истории и Священного Писания в 5-м и 6-м. В 7-м, выпускном, классе, изучались обязанности христианина. В 1851 году программа была изменена. В 1-м классе, помимо Священной истории Ветхого Завета, давался краткий курс Катехизиса, повторялись и разъяснялись основные молитвы. Курс Пространного катехизиса приходился на 3–5-й классы, а в 7-м классе вместо обязанностей христианина преподавалось учение о богослужении и повторялся весь курс Закона Божия. С этого времени можно считать, что этот предмет получил окончательное оформление.

Эпоха Великих реформ, начатая Александром II Освободителем, коснулась и средней школы, и Закон Божий вновь был исключен из числа обязательных предметов.

Однако при Александре III Миротворце Закон Божий вновь возведен в ранг основного предмета, а его объем был увеличен за счет курса нравственного и догматического богословия, читавшегося в 7-м и в впервые созданном 8-м классах. Составные части курса распределялись с учетом возрастных и психологических особенностей учащихся.

Закон Божий не был изолирован от других предметов. Он имел обширнейшие межпредметные связи с курсами русского языка, литературы, отечественной и зарубежной истории, философской пропедевтики, которая включала в себя логику и психологию. Собственно говоря, Закон Божий не потому был основным предметом, что стоял на первом месте в программе, и даже не потому, что с него начинались переводные и выпускные экзамены. Он цементировал весь процесс преподавания в гимназии. Даже учебный год и продолжительность каникул зависели от годового круга православных праздников, сущность которых, кстати, объяснялась на уроках.

Хотя гимназии признавались христианскими учебными заведениями, то есть не сообразующимися с мусульманскими и иудейскими принципами веры, ни одна из гимназий не была узкопрофильной. Ни к учителям, ни к ученикам не предъявлялось ограничений по поводу их вероисповедания. Равным образом, не существовало самого понятия «православная гимназия». Напротив, Высочайшее повеление от 17 января 1829 года предписывало назначать законоучителя в зависимости от вероисповедания учеников.

Руководство гимназий в ряде случаев даже считало необходимым искать общий язык с наиболее гонимыми официальной Церковью старообрядцами. Например, ввиду многочисленности старообрядческих семей в Гомеле педагогический совет местной гимназии ходатайствовал перед попечителем учебного округа об освобождении детей-старообрядцев от вступительного экзамена по Закону Божиему и посещения этого предмета в гимназии с правом домашнего обучения по этому предмету. Удивительно то, что такое разрешение было получено.

Все эти факты свидетельствуют о достаточно гибком подходе в вопросах свободы вероисповедания при обучении Закону Божиему, хотя в российском законодательстве сама постановка этого вопроса отсутствовала вплоть до Манифеста 17 октября 1905 года, который впервые провозгласил свободу вероисповедания как неотъемлемое право подданных Российского императора.

Александр Авдеев

Образование в 19 веке имело ступенчатую форму. Сначала ученику предстояло окончить начальное общеобразовательное учреждение, потом среднее общеобразовательное и последний этап – поступление в университет.

Начальные общеобразовательные учреждения состояли из приходских, уездных и городских училищ, воскресных школ и школ грамотности. При этом ученику следовало сначала отучиться в приходском, а затем в уездном училище и лишь потом он имел право поступать в гимназию.

Средними общеобразовательными учреждениями являлись гимназии и пансионы. Различались классические, реальные, военные гимназии. Гимназии по значимости представляли собой современную среднюю школу, которую необходимо закончить перед поступлением в вуз. Обучение в этих учреждениях занимало семь лет.

Поступить в образовательное учреждение имели право представители всех сословии. Однако в школах и училищах учились дети низших сословий, а в пансионах и лицеях – дети высокопоставленных людей. Такая форма образования была заложена Александром I, позже изменена Николаем I, и вновь восстановлена Александром II.

Предметы изучения

План обучения на протяжении века часто изменялся. Это касалось как гимназии, так и училищ.

Приходские и уездные училища официально имели программу обучения такую же обширную, как и в гимназиях. Но на деле не выходило выполнять установленный план. Начальные общеобразовательные учреждения были отданы под попечение местных чиновников, которые в свою очередь не стремились заботиться о детях. Не хватало кабинетов и учителей.

В приходских училищах учили чтению, письму, простым правилам арифметики и основам закона Божьего. В уездных учреждениях изучали более широкий курс: русский язык, арифметика, геометрия, история, геометрия, чистописание и закон Божий.

В гимназиях преподавались такие предметы, как математика, геометрия, физика, статистика, география, ботаника, зоология, история, философия, литература, эстетика, музыка, танцы. Ученики помимо русского языка изучали немецкий, французский, латинский, греческий. Некоторые предметы носили факультативный характер.

В конце 19 века уклон в образовании стал делаться на прикладные дисциплины. Стало востребовано техническое образование.

Процесс обучения

В 19 веке в гимназиях и училищах время обучения делилось на уроки и перемены. Ученики приходили на занятия к 9 часам или ранее. Заканчивались уроки в 16 часов, в некоторые дни в 12. Обычно раньше всего обучение завершалось в субботу, но в некоторых гимназиях такими днями была среда. После уроков неуспевающие ученики оставались на дополнительные занятия, чтобы подтянуть оценки. Также была возможность остаться на факультативные курсы.

Более тяжело приходилось тем ученикам, которые жили в пансионах. Их день был расписан буквально по минутам. Распорядок дня в разных пансионах немного различался. Примерно выглядел он так: подъем в 6 утра, после умывания и одевания ученики повторяли уроки, затем шли завтракать и после начинались уроки. В 12 часов был обед, после которого снова начинались уроки. Заканчивались занятия в 18 часов. Ученики немного отдыхали, перекусывали, делали уроки. Перед сном ужинали и умывались.