Принадлежал к аристократическому роду Трубецких, восходящему к Гедимину. Сын князя С. Н. Трубецкого (ректор Московского университета) и племянник князя Е. Н. Трубецкого, известных русских философов, брат писателя и мемуариста князя В. С. Трубецкого (Владимира Ветова).

С 14-и лет посещал заседания Московского Этнографического общества; в 15 лет публиковал первые научные статьи о финно-угорском язычестве. Изучение фольклора сопровождалось и знакомством с соответствующими языками.

В 1907 году начал сравнительно-исторические и типологические исследования грамматического строя северокавказских и чукотско-камчатских языков; материалы, собранные в ходе этой работы, продолжавшейся вплоть до революции, в годы Гражданской войны погибли («пошли дымом») и были впоследствии восстановлены Трубецким в эмиграции по памяти.

В 1908 году окончил экстерном Пятую Московскую гимназию (где учился только в выпускном классе, а все остальные годы занимался с репетиторами дома и лишь в конце года сдавал экзамены в гимназии) и поступил в Московский университет на философско-психологическое отделение (где тогда большим влиянием обладал Л. М. Лопатин). Учился вместе с Б. Л. Пастернаком, по утверждению которого Трубецкой увлекался тогда русской религиозной философией и неокантианством Марбургской школы. Затем перевёлся на отделение западноевропейских литератур и наконец - на отделение сравнительного языкознания, где стал учеником Ф. Ф. Фортунатова.

В 1912 году закончил первый выпуск отделения сравнительного языковедения и был оставлен на университетской кафедре; командировался в Лейпциг, где изучал младограмматическую школу. Вернувшись, преподавал в Московском университете с 1915 по 1916 гг. После революции 1917 года уехал в Кисловодск; затем некоторое время преподавал в Ростовском университете.

В 1920 году эмигрировал в Болгарию; преподавал в Софийском университете; издал сочинение «Европа и человечество», в котором близко подошёл к выработке евразийской идеологии. Обсуждение этой книги в софийском семинаре, в котором участвовали П. П. Сувчинский, Г. В. Флоровский, П. Н. Савицкий привело к рождению евразийской идеологии, о чём было заявлено в сборнике «Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев. Книга 1» (София, 1921). В 1923 году переехал в Вену, преподавал в Венском университете.

В 1920-х - 1930-х годах - активный участник евразийского движения, один из его теоретиков и политических лидеров. Наряду с П. П. Сувчинским и П. Н. Савицким входил в руководящие органы евразийства (Совет Трех, Совет Пяти, Совет Семи). До 1929 года участвовал во всех программных евразийских сборниках («Исход к Востоку» (1921), «На путях» (1922), «Россия и латинство» (1923), «Евразийский временник. Книга 1» (1923), «Евразийский временник. Книга 2» (1925), «Евразийский временник. Книга 3» (1927)), в периодических изданиях евразийцев (журнал «Евразийские хроники», газета «Евразия»). Соавтор коллективных евразийских манифестов («Евразийство (опыт систематического изложения)» (1926), «Евразийство (формулировка 1927 года)»). Выпустил ряд книг в Евразийском книгоиздательстве («Наследие Чингисхана» (1925), «К проблеме русского самосознания» (1927)). Как идеолог евразийства разрабатывал концепции многополярного мира, славяно-туранских культурных взаимодействий, монгольского влияния на русскую политическую историю и культуру, идеократии, учения о правящем отборе в государстве.

В 1929 году в знак протеста против просоветской и прокоммунистической направленности газеты «Евразия» вышел из состава руководящих органов евразийского движения. Не участвовал в создании (1932) и работе Евразийской партии, но продолжал поддерживать личные контакты с П. Н. Савицким, участвовал в работе теоретических евразийских семинаров и в 1930-х годах начал печататься в евразийских изданиях (журнал «Евразийские тетради» и др.). Тогда же совместно с Р. О. Якобсоном разрабатывает теорию евразийского языкового союза и вообще евразийского учения о языке в связи с географическим фактором, на основе онтологического структурализма, сформировавшегося в идейном пространстве Пражского лингвистического кружка.

Параллельно в 1920-1930-х гг. преподавал в Венском университете славянские языки и литературу, занимался научной деятельностью. В конце 1920-х - начале 1930-х разработал фонологическую теорию. Был одним из участников и идейных лидеров Пражского лингвистического кружка, одним из создателей школы славянского структурализма в лингвистике. В своих лекциях по истории русской литературы высказывал революционные идеи о необходимости «открытия» древнерусской литературы (наподобие открытия русской иконы), о применении формального метода к произведениям древней и средневековой литературы (в частности к «Хождению за три моря» Афанасия Никитина), о метрике русских былин.

Был непримиримым противником коммунизма, воцерквленным православным христианином. Выполнял обязанности старосты русской Никольской церкви в юрисдикции митрополита Евлогия (Георгиевского) (в конце 1920-х в ведении Московской Патриархии). По выходе 1 июля 1928 года из юрисдикции Евлогия настоятеля храма архимандрита Харитона (Дроботова), ввиду невозможных для исполнения политических требований лояльности советской власти, «князь Н. С. Трубецкой, состоящий церковным старостой сей церкви, немедленно донёс Митрополиту Евлогию о выходе Архимандрита Харитона из канонического подчинения Митрополиту Евлогию и последний, по одному донесению мирянина, вопреки священным канонам, <…> уволил Архимандрита Харитона от должности, с запрещением священнослужения и преданием церковному суду.»

В 1930-х гг. выступал в печати против национал-социализма, видя в нём своеобразный «биологический материализм», столь же несовместимый с православным мировоззрением, как и марксистский «исторический материализм». В ответ на попытки бывшего евразийца А. В. Меллера-Закомельского, жившего в Германии, сблизить позиции правого евразийства и русского национал-социализма Н. С. Трубецкой выступил с теоретической антинацистской статьей «О расизме». Критиковал «арийскую теорию в лингвистике», доказывая, что индоевропейского праязыка не существовало, а сходства языков индоевропейской семьи можно объяснить их влияниями друг на друга в ходе исторического развития. Эти идеи, высказанные им в статье «Мысли об индоевропейской проблеме», стали причиной доноса в гестапо со стороны пронацистски настроенного австрийского лингвиста.

В 1938 году после аншлюса Австрии подвергся притеснениям со стороны гестапо, вызывался на допрос, был арестован на трое суток, в его квартире был произведен обыск. По признанию П. Н. Савицкого, от концлагеря его спас только титул князя. Однако значительная часть его научных рукописей была конфискована во время обыска и впоследствии утрачена. Не перенеся этой потери, Николай Сергеевич Трубецкой скончался от инфаркта миокарда, в больнице.

• В 5 гимназии, в которой Трубецкой учился последний класс, учились также будущие поэты Б. Л. Пастернак и В. В. Маяковский. Пастернак был ровесником Н. С. Трубецкого и они были знакомы и даже немного дружны. Маяковский учился на три года позже, вероятнее всего они были знакомы шапочно.
• В возрасте 15 лет Н. С. Трубецкой написал письмо этнографу Богоразу, в котором делился своими научными идеями (не указав своего возраста). Богораз, восхищенный идеями молодого ученого, пришёл к нему домой, обнаружил там мальчика, с которым занимался репетитор и долго не мог поверить, что это - не розыгрыш.
• В 1905 году болгарский историк и общественный деятель Иван Шишманов, бывший знакомым С. Н. Трубецкого, подарил 15-летнему Н. С. Трубецкому свою книгу с надписью: будущему историку древних болгар (в связи с увлечением юного учёного историей праславян). В 1920 году, оказавшись в Софии, Трубецкой обратился к Шишманову, и тот рекомендовал его на должность доцента кафедры сравнительного языкознания в Софийском университете. Благодаря этому эмигрант Трубецкой получил работу. При этом 30-летний ученый имел всего 8 печатных трудов, из которых не было ни одного по лингвистике. Его основной курс «Введение в сравнительное языкознание с особым вниманием к главнейшим индоевропейским языкам» собрал в Софийском университете всего трое слушателей. Но через год с небольшим Трубецкой уже сделал себе имя публикациями по лингвистике и истории культуры и его пригласили на должность профессора в Венский университет
• На Первом конгрессе лингвистов А. Мейе назвал Трубецкого величайшим умом современной лингвистики
• Князь Н. С. Трубецкой, будучи политическим консерватором и православным традиционалистом, любил поэзию В. В. Маяковского
• Филолог П. Богатырев называл Трубецкого, которого он знал лично, настоящим аристократом и настоящим демократом
• За годы преподавания Н. С. Трубецкой подготовил около 100 курсов по славянским языкам и литературам
• Трубецкой с большим вдохновением писал труды по лингвистике и с большой неохотой пропагандистские статьи на евразийские темы. Он жаловался, что евразийская пропаганда погубила его как ученого, отняв слишком много времени.
• Книгу «Наследие Чингисхана», которую теперь считают одним из главных источников по евразийству Трубецкого, сам Трубецкой считал демагогической и полной натяжек и противоречий. Он писал её как агитку для не очень грамотных молодых комсомольцев и красноармейцев в СССР, которых нужно ознакомить с евразийской идеологией, подстраиваясь под их уровень. Трубецкой согласился её выпустить только с условием, что она будет распространяться в СССР, а не в эмиграции и на обложке не будет значиться его имя. Когда книга стала распространяться в эмиграции Трубецкой возмутился и даже грозился выйти из евразийского движения
• Трубецкой не любил русских религиозных философов старшего поколения (прежде всего веховцев Бердяева, Струве, Булгакова). Он в частной переписке именовал их «старыми грымзами» и выступал резко против публикаций «грымз» в евразийских изданиях
• Н. С. Трубецкой страдал от депрессии и обращался за помощью к психотерапевту
• В конце жизни от лекарств, которые Трубецкой принимал для лечения больного сердца, он приобрел болезнь желудка. По этому поводу ученый шутил: неудобно, что у человека столько органов.
• Н. С. Трубецкой собирался после аншлюса Австрии переехать с семьей в США, но этому помешала болезнь и скоропостижная смерть
• В 1973 году в Венском университете была установлена памятная доска в честь Н. С. Трубецкого

Цитаты

(из писем Р. О. Якобсону)

«Надо писать применяясь к уровню среднего идиота, а это требует всегда гораздо больше времени, чем писать для нормальных интеллигентных людей».

«Выпады Нитша против меня довольно смешны, тем более, что к содержанию его статьи они не имеют никакого отношения. Очевидно, поляков просто очень раздражила моя статья… и раздражила именно потому, что является своего рода „Колумбовым яйцом“. Ведь это то, что всего более раздражает! Когда какое-нибудь общепринятое мнение разрушают путём приведения нового фактического материала, - то с этим ещё можно примириться. Но когда нового фактического материала не приведешь, а просто покажешь, что старый, всем известный материал гораздо лучше и проще объяснять как раз наоборот тому, чем это принято, - то вот это-то и вызывает раздражение».

«Беженство нас научило тому, что именно „в Тулу-то и надо со своим самоваром ездить“, то есть в Париже эмигрантам надо открывать модные магазины и ночные кабаки, в Мюнхене - пивные и т. д. Русским славистам по тому же принципу лучше всего в славянских странах. В других странах из русских славистов не устроился никто, кроме меня, но это исключение подтверждает правило: я устроился не в качестве слависта (каковым я в момент своего назначения вовсе и не был), а главным образом в качестве князя, - и это как раз в Вене, в которой своих князей хоть пруд пруди!»

«Это бывает: страшно не хочется, всячески отлыниваешь, а потом, как сядешь писать, так только вначале немножко трудно, а дальше всё легче и легче, и в конце концов выходит очень хорошо. Мне лично лучше всего удавались именно те работы, писание которых вызывало во мне почти непреодолимое отвращение».

«Зрелость не есть ещё старость и не знаменует собой бесплодия. Зрелые люди не только не перестают творить, но, наоборот, создают самое ценное из всего того, что оставят потомству. Только творят они иначе, чем молодые. К этому новому методу творчества сначала трудно привыкнуть. Сначала кажется, что вообще больше ничего нет, всё кончилось. Перерыв, хотя бы и короткий, пугает, вызывает опасения. Это - от непривычки. На самом деле беспокоиться нечего: будете творить, - только иначе, чем прежде. <…> Что проиграется на блеске и эффективности, выиграется на солидности конструкций. <…> Зато будет прочно, не придется так часто перестраивать. Вместо эффектного творческого фонтана, плавно текущий, но всё же мощный и широкий поток. Сначала - обидно. Кажется: что же это? неужели молодость прошла, и началась старость? Но в том-то и дело, что кроме молодости и старости есть ещё зрелость, кроме фонтана и стоячей воды есть ещё ровно и плавно текущий поток. В эту мысль надо вжиться, и тогда будет всё хорошо».

Трубецкой Николай Сергеевич (1890-1938)

Сергей Лабанов, Москва

"Православную Церковь он считал единственной сферой русской жизни, где византийские традиции остались невытесненными безжалостной европеизацией". К 115-летию со дня рождения великого русского философа, языковеда, культуролога, одного из лидеров евразийства Н.С. Трубецкого

Критика западной цивилизации и евроцентрической теории в частности были наиболее ярко выражены языковедом, философом, культурологом и этносоциологом, одним из лидеров евразийства Н.С. Трубецким (1890-1938). Особенно ярко эти идеи выразились в книге «Европа и человечество» (1920). В этом году исполнилось 115 лет со дня его рождения и 85 лет выхода его работы в свет. Этим двум событиям и будет посвящена данная статья, тем более, что последние события в стране, связанные с усиленным внедрением в Россию идей современной западной цивилизации, в полной мере говорит об актуальности проблем, рассмотренных мыслителем в этой его книге.

Николай Сергеевич Трубецкой родился 16 (28) апреля 1890 года в Москве в семье, где уже было два величайших философа России - Сергей Николаевич и Евгений Николаевич Трубецкие. Второму он приходился племянником. С 1908 по 1912 год обучался на историко-филологическом факультете Московского университета. С 1915 г. он приват-доцент и ведет занятия по сравнительному языкознанию. С 1919 года находился в эмиграции в Болгарии, Австрии, Германии, Франции, Чехии, где преподает во многих европейских вузах.

В исследовании “Европа и человечество” были рассмотрены основные взгляды философии культуры, ставшие в дальнейшем методологической базой евразийского учения, весь смысл и пафос которого сводится к осознанию и провозглашению существования особой византийско-русской культуры.

Культурологические установки Н.С. Трубецкого в полной мере совпадают с идеями И. Гердера, развивавшего в своей философии истории узкие рамки европоцетризма, учение о “культурно-исторических типах” Н.Я. Данилевского, теории К.Н. Леонтьева и В.И. Ламанского.

У Ламанского он, в том числе, заимствовал термин “самопознание”, используемый и А.А. Шахматовым. Таким образом, помимо историософской линии (Ф.И. Тютчев – Н.Я. Данилевский - Н.Н. Страхов – К.Н. Леонтьев), от славянофилов к евразийцам ведёт также и “академико-филологическая” линия: Ламанский – Шахматов – Трубецкой.

Много им было почерпнуто у славянофилов. Он решительно отвергал западничество как отрицание самобытности и “самого существования культуры”.

Однако если отношение Трубецкого к западничеству однозначно негативное, то отношение к творчеству славянофилов было двойственное. С одной стороны, философ в полной мере признавал себя продолжателем той традиции русского философского и исторического мышления, к которой они относили и мыслителей славянофильского направления. Несомненно также, что он разделял и славянофильскую идею соборности, идею органичного единства, пронизывающего Церковь, общество и человека. С другой стороны, он отрицал идею славянского единства, считая, что русский цивилизационный тип без остатка сводится к славянскому, поскольку включает в себя и “туранский элемент”. При этом он указывал, что само славянство представляет собой не культурную, а лишь языковую общность.

Эти идеи были подтверждены Трубецким во многих статьях и работах. Но наиболее ярко они были выражены в статье “Вавилонская башня и смешение языков”. В ней он сравнивает смешение языков в Библии и современной попытки Запада смешать языки и культуры, провозглашая всеобщий прогресс и всеобщее братство. Это полностью расходится с положениями христианства и, напротив, полностью противоречит ему. “…Священное Писание рисует нам человечество, - отмечает он, говорящее на одном языке, т.е. лингвистически и культурно однородное. И оказывается, что эта единая, общечеловеческая, лишённая всякого индивидуального, национального признака культура чрезвычайно односторонняя: при громадном развитии науки и техники (на что указывает сама возможность замысла стройки!) полная духовная бессодержательность и нравственное одичание”. А сам “Бог, желая воспрепятствовать этому замыслу и положить предел кощунственному самопревознесению человечества”, смешивает языки, т.е. устанавливает на все времена закон национального дробления и множественности национальных культур и традиций.

И в якобы единой, космополитической, лишённой национального своеобразия культуре “безличность и расплывчивость должны быть максимальными”. А в такой культуре, как справедливо отмечает Трубецкой, “логика, рационалистическая техника всегда будет преобладать над религией, этикой и эстетикой, а интенсивное научно-техническое развитие неизбежно будет связано с духовно-нравственным одичанием”. Таким образом, только в национально – своеобразной и традиционной культуре “могут возникать морально положительные, духовно возвышающие человека ценности”.

Кроме этого, Трубецкой по праву может быть включён в один ряд с такими мыслителями как О. Шпенглер, А. Тойнби, П.А. Сорокин, критически относящимся к евроцентристкой однолинейной схеме исторического прогресса. Он отклонял оценку народов и культур по степеням совершенства и выдвигал принцип их равноценности и начала несоизмеримости.

Согласно утверждениям Николая Сергеевича, громадный материк, включающий в себя восточноевропейскую, западносибирскую и туркестанские равнины вместе с возвышенностями, отделенными друг от друга (Урал и Арало – Иртышский водораздел) и окаймляющими их с востока, юго-востока и юга, единый в себе и географически отличный от стран, лежащих к западу, юго-востоку и югу от него, в основном совпадающим с границами Российской империи начала ХХ века - это и есть историческая родина великого этноса, который сформировал особую цивилизацию и культуру. В неё органически вплетены элементы византийской культуры, а также «степной культуры», оставившей глубокий след в русской жизни, особенно в XIII – XV вв., и культуры европейской, влияние которой начинается с петровских времён и длится по настоящее время.

Процесс европеизации страны, начавшийся с Петра I, привёл в итоге к затушеванию исконного «антагонизма» и способствовал помутнению национального сознания. Не углубляясь в собственную сущность, Россия начала считать себя частью Европы.

Трубецкой называет свою историософскую концепцию «взглядом с Востока». В соответствии с такой позицией Киевская Русь могла быть государственным объединением весьма условно и приблизительно. Киевская Русь, утверждает философ, будучи отрезанной от морских бассейнов широкими степными просторами, где полными хозяевами были кочевники, не могла ни расширять свою территорию, ни укреплять свою государственную мощь.

Для Трубецкого не существовали «высшие» и «низшие» культуры, а лишь похожие и непохожие. Он не признавал за европейской культурой (под которой имел в виду культуру романо-германских народов) право на лидерство.

Вслед за Н.Я. Данилевским Трубецкой считал невозможным существование общечеловеской культуры. Не отрицая значимости европейской (романо-германской) культуры, он предлагает рассмотреть правомерность «притязаний» романо-германцев на звание носителей общеловеческой культуры.

По справедливому мнению Трубецкого, стремление европеизировать свою культуру ставит в крайне невыгодное положение развитие собственной культуры неевропеизированного народа, ибо его культурная работа протекает в менее выгодных условиях, нежели работа природного европейца. Ему приходится искать в разных направлениях, тратить свои силы на согласование элементов двух разнородных культур, тогда как природный европеец может сосредоточить свои силы лишь на согласовании одной и той же культуры, т.е. вполне однородных элементов.

Процесс расчленения нации усиливает противостояние одних частей общества другим и «препятствует сотрудничеству всех частей народа в культурной работе». В результате деятельность народа оказывается малопродуктивной, он творит мало и медленно, и во мнении западных людей всегда остаётся отсталым народом. «Постепенно народ приучается презирать всё своё, самобытное, национальное… Патриотизм и национальная гордость в таком народе – удел лишь отдельных единиц, а национальное самоутверждение большею частью сводится к амбициям правителей и руководящих политических кругов».

Идеи Данилевского о самоценности каждой национальной культуры, о невозможности вычленения одной культуры другой в качестве критерия и трафарета для других пользовались особой популярностью у Н.С. Трубецкого.

К числу предшественников евразийства справедливо относят и К.Н. Леонтьева, внёсшего большой вклад в культурную типологию евразийства и учения Н.С. Трубецкого, хотя сам мыслитель и евразийцы к его конкретным наблюдениям и произведениям почти не обращались. Однако, несмотря на то, что в самих сочинениях Трубецкого их немного, но называя Россию-Евразию страной-наследницей, он поясняет, что все унаследованные Россией традиции только тогда становились русскими, когда сопрягались с Православием. Православную Церковь он считал единственной сферой русской жизни, где византийские традиции остались невытесненными безжалостной европеизацией.

Далее Трубецкой утверждает, что все негативные последствия европеизации произрастают из самого ее факта и не зависят от степени её интенсивности. Даже если процесс европеизации достигает своего максимума и европеизируемый народ максимально приобщится к европейской культуре, то и тогда он, «благодаря длительному и трудному процессу культурной невелировки всех своих частей и искоренению остатков национальной культуры, окажется всё-таки не в равных условиях с романогерманцами и будет продолжать отставать». И это отставание приобретёт статус рокового закона. Действие данного закона приводит к тому, что отставший народ в семье цивилизованных народов лишается «сначала экономической, а потом и политической независимости и, наконец, становится объектом беззастенчивой эксплуатации, которая вытягивает из него все соки и превращает его в «этнографический материал».

Но самую большую опасность европеизации Трубецкой видит в уничтожении «национального единства», в расчленении национального тела европеизированного народа. Учитывая тот факт, что приобщение к другой культуре происходит на протяжении жизни многих поколений и что каждое поколение вырабатывает «свой канон синтеза элемента национальной и иноземной культуры», он приходит к выводу, что «в народе, заимствовавшем чужую культуру… различие между «отцами и детьми» будет всегда сильнее, чем у народа с однородной национальной культурой».

В результате проведённого анализа Трубецкой приходит к следующему выводу и заставляет задуматься над ним всех нас: если последствия европеизации так тяжелы и ужасны и сейчас вплотную угрожают нашему физическому и моральному существованию как нации, то её приходится считать не благом, а злом. И поскольку это «зло великое», то с ним необходима борьба, которую должна возглавить интеллигенция европеизированного народа. Именно она как наиболее интенсивная часть народа раньше других должна понять гибельность европеизации и западнизации и решительно встать на борьбу с ней.

Таким образом, для Трубецкого важно, что русская культура - совершенно особая и специфическая культура. Она является уникальным существом, живым организмом. Она всегда предполагает наличие осуществляющего себя в ней субъекта, «особую символическую личность».

После окончательного раскола в евразийском движении и усиления влияния в нём «левых сил», не скрывающих своих симпатий к советской власти, Трубецкой в письме, опубликованной в газете «Евразия» от 5 января 1929 года, объявил о своём выходе из организации и полностью отошёл от политики. Последние годы жизни он целиком посвятил научной и педагогической деятельности.

В заключение хотелось бы отметить следующее: необходимо разработать и создать свой национальный проект, который бы учитывал наши национальные интересы и ценности нашей собственной культуры. И в этой будущей работе новым русским, государственно и патриотически, настроенным идеологам, безусловно, должны помочь идеи евразийцев и Н.С. Трубецкого, предложивших нам свой национальный проект. Так считает и современный исследователь консерватизма, и разработчик «Русской Доктрины» В. Аверьянов в своей последней книге «Природа русской экспансии», в главе, посвящённой сравнению учения Н.Я. Данилевского и Н.С. Трубецкого.

Мы можем не соглашаться с неоязыческой привязкой новых евразийцев (к примеру, А. Дугина) к наследию евразийцев и Трубецкого. Но сам мыслитель, безусловно, является предтечей учения Л.Н. Гумилёва о пассионариях и этносах, а также размышлений В.В. Кожинова о России как особой цивилизации, живущей по своим законам и имеющей собственную судьбу. У мыслителя есть отдельные слишком утопические либо еретические идеи, но общая направленность его творений заключается в критике первенства западной цивилизации и возрождения русской, что и необходимо нам всем взять на вооружение.

Список литературы

1)Н.С. Трубецкой. История. Культура. Язык. – М: 1995.

2)Н.С. Трубецкой. Наследие Чингисхана. – М: 1999.

3)Русская философия. Словарь. – М: 1995.

4)Новая философская энциклопедия. Т. 1-4. – М: 2000-2001.

5) История русской философии. – М: 2001.

6) В.В. Аверьянов. Природа русской экспансии. – М: 2003.

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.pravaya.ru/

Проблема отношения России к Западу и Востоку традиционно принадлежит русской философской мысли. Она же лежит в основании русской идеи, которая не является прерогативой исключительно религиозной философии. В этом аспекте евразийство, сформировавшееся в 20-е г. нашего столетия, не является исключением. Одним из ярких представителей этого направления является Николай Сергеевич Трубецкой - блестящий лингвист и этнограф, один из авторов евразийской доктрины, которая оказала существенное влияние на развитие общественной мысли России и русского зарубежья. Используя сократовский принцип «познай самого себя», Трубецкой сформулировал двуединую аксиому, непреложную при построении нравственно и духовно здоровой национальной культуры: «Познай самого себя » и «Будь самим собой ». Для народа это - самобытная национальная культура. По его мнению, народ познал самого себя, если его духовная природа, его индивидуальный характер находят наиболее полное и яркое выражение в его самобытной культуре и если эта культура вполне гармонична. Создание такой культуры является истинной целью всякого народа.

Ученый отмечает, что, во-первых, необходимо преодолеть всякий собственный эгоцентризм, а во-вторых, оградить себя от обмана «общечеловеческой цивилизации», от стремления во что бы то ни стало быть «настоящим европейцем». В этой связи напомним о замечательном прогнозе Трубецкого: «…общечеловеческая культура, одинаковая для всех народов, - невозможна. Она свелась бы либо к удовлетворению чисто материальных потребностей при полном игнорировании потребностей духовных либо навязала бы всем народам формы жизни, вытекающие из национального характера какой-нибудь одной этнографической особи» .

Процесс создания обновленной русской культуры требует подлинного православия, оправославлевания быта, национальной культуры на основе «бытового исповедничества» и признает своим идеалом только такую монархию, которая бы явилась органическим следствием национальной культуры. Евразийство, согласно Трубецкому, и должно стать тем духовным стержнем, с помощью которого можно будет решить стоящие перед русской национальной культурой такие проблемы, как создание национальной идеологии и просвещения. Евразийство отвергает, с одной стороны, безапелляционный авторитет европейской культуры, с другой стороны, идейно отталкивается от всего послепетровского, петербургского, императорско-оберпрокурорского периода русской истории.

Трубецкой справедливо предостерегает от опасности отождествления евразийства с революционным народничеством: русское революционное народничество является разновидностью социализма, социализм же есть порождение романо-германской культуры, духовно совершенно чуждое евразийству. Евразийство, по Трубецкому, не принимает «без разбору» все, что есть или было в русском народе самобытного и производит выбор между ценным, вредным и безразличным. При этом выборе евразийство руководствуется не утилитарными соображениями выгоды, а исключительно внутренней ценностью данного явления в общей связи русской национальной культуры. Трубецкой отрицал попытку охарактеризовать евразийство как «православный большевизм», констатируя, что сходство с последним заключается в двух аспектах: в отвержении той культуры, которая существовала в России до революции и продолжает существовать на Западе, а также в призыве к освобождению народов Африки и Азии, порабощенных колониальными державами. В остальном взгляды евразийства и большевизма диаметрально противоположны. Разъясняя свою позицию, он писал: «…большевики исходят из марксистского представления о том, что культура создается определенным классом, евразийцы же рассматривают культуру как плод деятельности определенных этнических единиц, нации или группы наций» . С точки зрения Трубецкого, большевики оказываются неспособными создать на месте старой культуры какую-то новую. Их «пролетарская культура» выражается либо в одичании, либо в какой-то пародии на старую, якобы буржуазную культуру, а все сводится исключительно к разрушению, без всякого созидания.

Нельзя не заметить, что во взглядах Трубецкого содержится некоторое противоречие. Православие, согласно евразийской доктрине, является средоточием не только русского мироощущения, но и всей евразийской культуры, представляющей собой сложную мозаику, состоящую из языческих верований, а также крупных анклавов мусульманской и буддисткой культур. Как согласовать православие и другие мировые религии - ключа к разрешению данного вопроса Трубецкой не дает.

На наш взгляд, уязвимым местом евразийской идеи стал так называемый общеевразийский национализм. Он, по мысли Трубецкого, жизненно необходим: «…это тот этнический субстрат государственности, без которого она (Россия - Евразия) рано или поздно начнет распадаться на части к величайшему несчастью и страданию всех ее частей» . Желание примирить национальное самосознание с интернациональной идеологией лишает жизненных оснований так называемый «общеевразийский национализм». Построенные на этих устремлениях модели реальности становятся очередной социальной утопией.

Трубецкой видел конкретную альтернативу евразийскому конгломерату. Чисто русская Россия, которую они хотели бы «возродить», возможна только при отделении всех «окраин», то есть в границах этнографической Великороссии. В современной ситуации, когда «отделение всех окраин» произошло, России предоставляется возможность начать построение истинного национализма, всецело основанного на самопознании и требующего перестройки русской культуры в духе самобытности. Действительно, освоения самобытного русского опыта так не хватает современной культуре, засоренной «американизмом». Будущее же России, по прозорливому замечанию Трубецкого, «…зависит в значительной степени от того, сумеет ли русская интеллигенция оказать иностранному засилью, надлежащий духовный отпор;…для этого необходим радикальный переворот в русском общественном сознании и настроении, т.к. современная русская интеллигенция по своей психологии ни к какому духовному отпору иностранцам не приспособлена. Поэтому мы должны безжалостно свергнуть и растоптать кумиры тех заимствованных с Запада общественных идеалов и предрассудков, которыми до сих пор направлялось мышление нашей интеллигенции…» .

В заключение отметим, что некоторые уроки евразийства и его идеологов, в частности, о соотношении национального патриотизма и западничества, должны с необходимостью войти в обновленное содержание русской идеи.

Трубецкой С.Н. Чему нам надо учиться у материализма // Вопросы философии, 1989, № 5, С. 98—111.

Предисловие к публикации

Князь Сергей Николаевич Трубецкой (1862-1905) принадлежал к старинному дворянскому роду, восходящему ко временам Сергия Радонежского и Дмитрия Донского. Среди его предков по отцовской линии были бояре, дипломаты, сенаторы, декабристы. Не менее замечательна родословная С. Н. Трубецкого и по линии матери, урожденной княгини Лопухиной.

Гимназические годы С. Н. Трубецкого протекали в Калуге, где его отец занимал пост вице-губернатора. Здесь вместе со своим братом Евгением, впоследствии также известным философом, он прошел через идейные искания и увлечения, достаточно типичные для русской интеллигенции последней четверти XIX века. Философские интересы в нем пробудил В. Г. Белинский, на смену которому вскоре пришли Г. Бокль, Г. Спенсер, Ч. Дарвин, О. Конт.

Однако кратковременное позитивистическое воодушевление молодого мыслителя было поколеблено изучением «Истории новой философии» Куно Фишера. Последовавшая затем тщательная проработка «Критики чистого разума» и «Пролегоменов» Канта, знакомство с философией Шеллинга позволили С. Н. Трубецкому оценить многие идеи славянофилов. Особенно сильное впечатление произвели на него богословские сочинения А. С. Хомякова, его определение Церкви, открывавшее новые перспективы в области историософии, метафизики и социальной философии. Наконец, важным событием в жизни С.Н.Трубецкого стало знакомство с «Критикой отвлеченных начал» Вл.С.Соловьева. Близость философских позиций и искренняя личная дружба свяжут позднее двух мыслителей. В Узком, на руках С. Н. Трубецкого, Вл. Соловьеву было суждено завершить свой земной путь.

В Московский университет С. Н. Трубецкой поступил в 1881 г. с уже сложившимся мировоззрением. Окончив его по историко-филологическому факультету, он в основном сосредоточивает свои научные интересы на историко-философской проблематике, В центре его внимания - соотношение античной и раннехристианской мысли, постепенная разработка языческой философией понятий, сыгравших важнейшую роль в построении христианского вероучения.

В 1890 г. С. Н. Трубецкой защищает магистерскую диссертацию «Метафизика в Древней Греции», в 1900 - докторскую, «Учение о Логосе в его истории», читает курсы лекций по истории древней философии. Меньше чем за месяц до своей безвременной кончины С. Н. Трубецкой был избран ректором Московского университета, с которым он связывал свои заветные мысли о развитии свободной научной мысли в России.

Историко-философские работы С. Н. Трубецкого вызвали упреки в его адрес за то, что он будто бы выводит христианскую религию из древних языческих культов. Между прочим, у С. Н, Трубецкого на этой стезе был ряд серьезных предшественников . Тем не менее, ему пришлось дать ответ критикам. «Твердо убежденный в том, что откровение никогда не может перестать бить откровением, - писал он, - я не боюсь истории и не поворачиваюсь к ней спиной... Напрасно думаем мы оградить христианство, выделяя его из истории: мы можем таким пу-

тем только соблазнить тех, которое обратятся к фактам и увидят, что оно есть средоточие истории» .

С. Н. Трубецкому, уже посмертно, были предъявлены обвинения и совсем из другого лагеря. Известный психолог и исследователь неоплатонизма П. П. Блонский усматривает в его творчестве прохристианскую тенденциозность, заставляющую переходить от философии к религии «посредством логических скачков» . В то же время он ставит С. Н. Трубецкому в вину непоследовательность, проявляющуюся в сближении с противниками христианства. «Наш автор, - писал П. П. Блонский, - трактовавший древнюю философию как «христианство до христианства», боровшийся с новой философией, как с протестантизмом, лишь только ступил на путь диалектики, как соприкоснулся с самыми антихристианскими мыслителями» .

Ответ на подобные упреки и обвинения был, по существу, дан в тех статьях С. Н. Трубецкого, в которых наиболее полно выразилось его философское мировоззрение, - «О природе человеческого сознания» (1890) и «Основания идеализма» (1896). К ним непосредственно примыкают и публикуемые нами ныне наброски под общим названием «Чему нам надо учиться у материализма», относящиеся скорее всего к 1891-1893 гг.

Стержневым для построений С. Н. Трубецкого является понятие «соборного сознания». Сложившееся под влиянием классической немецкой философии, учения славянофилов, соловьевской концепции «всеединства» и православных реминисценций, понятие «соборного сознания» отразило определенную закономерность в метафизических исканиях русской мысли. Предшественниками С. Н. Трубецкого в разработке темы «соборности» были не только славянофилы, но и П. Я. Чаадаев, также напряженно осмыслявший уроки немецких классиков. По Чаадаеву, для которого подлинным субъектом исторического процесса является Церковь, вследствие искупительной жертвы на Голгофе «разум мировой был восстановлен в разуме индивидуальном и на этот раз занял в нем место навсегда» . Однако «совершенное сознание... станет доступным божественной Церкви лишь после того, как она пройдет весь цикл человеческого разума; тогда, исчерпав весь путь ограниченного разума, она вступит в область разума предельного, чтобы затем уже не выходить из нее» .

Подобно П. Я. Чаадаеву, С. Н. Трубецкой продвигался к концепции «соборного сознания» через разработку понятия о Церкви как «абсолютном роде» . Уже в период работы над «Метафизикой в Древней Греции» С. Н. Трубецкой был склонен рассматривать вопрос о соотношении индивидуального и абсолютного сознания в экклезиологическом контексте. В частности, излагая мысли Гераклита, он прямо сопоставляет их с евангельским образом: «Логос есть как бы лоза, индивидуальные умы - отдельные гроздья» .

В статье «О природе человеческого сознания» С. Н. Трубецкой, выдвигая как кардинальный для философии вопрос об отношении рода к индивиду, задается более частной проблемой соотношения индивидуального и родового сознания, последовательно рассматривая и отвергая точку зрения как английского эмпиризма, так и немецкого идеализма: «Подобно тому, - пишет он, - как английский эмпиризм объявляет простыми психологическими иллюзиями те универсальные и положительные устои нашего сознания, которого он не в силах объяснить, - немецкий идеализм вынужден признать всякое обособившееся сознание, всякое индивидуальное существование объективным заблуждением мирового субъекта» .

Верховный принцип новой философии, по С. Н. Трубецкому, коренится в протестантизме. Это «принцип личного сознания - в откровении, разумении, опыте» . Вслед за старшими славянофилами С. Н. Трубецкой противопоставляет ему принцип «соборного», «кафолического» сознания, который, по его убеждению, практически использовался в жизни Церкви, но не получил четкого философского обоснования.

Один из первых доводов в пользу своей концепции С. Н. Трубецкой основывает на примере человеческой речи. «Каждое слово наше, - пишет он, - доказывает факт коллективного сознания, предполагая его...», «слово есть воплощение соборного сознания, ибо не было бы слов, если бы они были непонятны и невнятны для других» .

Другой довод С. Н. Трубецкой пытается формулировать на основе анализа «противоречий английского эмпиризма». «Превращая материю в отправление сознания», - пишет он, - представители этого направления «вынуждены рассматривать сознание как мозговое отправление. И таким образом самая материя превращается в «мозговое явление», так что мозг предшествует не только сознанию, но и веществу» . Отсюда С. Н. Трубецкой делает вывод, «что сознание есть продукт не материи, но организации, и что в известном смысле самая чувственная материя может рассматриваться как продукт «сознающей организации» .

Далее С. Н. Трубецкой делает еще один шаг, который существенным образом подготавливает идею публикуемых ниже заметок. «Таким образом, - пишет он, - за вычетом грубой метафизики вещества, научный, позитивный материализм может быть не только существенной инстанцией против субъективного идеализма, но, как мы увидим, одним из подтверждений учения об органической, живой соборности сознания» .

Этот вывод, логически вытекающий из предшествующих рассуждений С. Н. Трубецкого, не только должен был вызвать дополнительные упреки П. П. Блонского и усилить подозрения о. Т. И. Буткевича. Он неизбежно сталкивал С. Н. Трубецкого с его ближайшим другом и постоянным собеседником Львом Михайловичем Лопатиным, который утверждал, что материализм «представляет систему может быть наименее логичную из всех, когда-либо возникавших в истории философии» .

Если для Л. М. Лопатина материализм только нелепость, логическое недоразумение и зряшная вера, то с точки зрения С. Н. Трубецкого, он предоставляет доводы в пользу соборности сознания, а соборность сознания предполагает усвоение некоторых истин материализма. Нам представляется, что, скорее всего, именно споры с Л. М. Лопатиным побудили С. Н. Трубецкого систематизировать свои размышления о том, «чему нам надо учиться у материализма».

Предпосылки идеи соборного сознания С. Н. Трубецкой находит также в философии Канта. Установив наличие универсальных форм в чувственном восприятии и познавательной деятельности, а также в нравственном сознании, Кант, согласно G. Н. Трубецкому, смешал трансцендентальное сознание с субъективным. Попытки разрешить эту проблему в классической немецкой философии оказались, с его точки зрения, неудовлетворительными. Особенно резко С. Н. Трубецкой критикует концепцию «развивающегося абсолютного». Краеугольным камнем метафизики он считает учение Аристотеля: всему возможному «противолежит вечная идеальная действительность или энергия, вечно достигнутая цель» . Отсюда - необходимость «вселенского сознания». Без него «не было бы никакого сознания и не было бы развития, ибо одна возможность, одна потенция не может сама собою осуществиться» .

Свои мысли о развитии соборного сознания человечества С. Н. Трубецкой подкрепляет также натурфилософскими и социальными аналогиями. Так, «взгляд на природу инстинктов, на родовое преемство сознания бросает свет и на те явления коллективного, собирательного сознания, которые мы наблюдаем столь часто в половой и социальной жизни животных» . «Коллективная память, общечеловеческое знание, воплощаясь в слове, закрепляясь письмом, безгранично возрастает. обобщается и вместе безгранично расширяет сферу, доступную отдельным умам» .

В своих аналогиях С. Н. Трубецкой порой заходит слишком далеко, отождествляя, в частности, сознание и познание . Идеальный результат развития соборного сознания, согласно С. Н. Трубецкому, осуществляется в церковном богочеловеческом организме. Идеал философа - «метафизический социализм», стремление к совершенному обществу, «к истинной жизни духа, бессмертию и воскресению» .

Понятия «соборного сознания» и «метафизического социализма» разрабатывались С. Н. Трубецким не только в русле общетеоретических построений, но и под влиянием конкретных жизненных впечатлений, в частности, знакомства с немецкой научной общественностью. В 1890 -1891 гг. он впервые побывал в Берлине, близко познакомился с крупнейшим протестантским богословом А. Гарнаком и знаменитым филологом-классиком Г. Дильсом. Из Берлина С. Н. Трубецкой писал своему брату Евгению: «Здесь научная жизнь имеет общественный характер, существует наука как живая общественная инстанция. И поверка этого коллективного сознания необходима; в каждом дельном ученом немце ты увидишь члена этой живучей умственной корпорации, и, если ты захочешь учиться, то почувствуешь ее отрезвляющее действие. Я испытал это уже отчасти» .

Слабые стороны организации науки в России ясно осознавались и остро переживались С. Н. Трубецким. До последних дней жизни он решительно отстаивал университетские свободы - не ради идеалов отвлеченного либерализма, а как непременное условие и важнейший фактор здоровой общественной самоорганизации.

В статье «Татьянин день» (1904), посвященной университетскому торжеству (приуроченному по традиции к престольному празднику Татьянинской церкви Московского университета), С. Н. Трубецкой выражает желание, «чтобы общество, которое его празднует, глубже прониклось сознанием того, чтo собственно оно имеет в университете, какою великою и светлою культурно-общественною силою он может и должен стать в России... Если бы только сознание это было жизненно, посягательства на университет стали бы у нас таким же немыслимым делом, как в Германии, где нельзя представить себе такого изменения, такого переворота, государственного или общественного, который мог бы угрожать независимости университета» . Не будет преувеличением сказать, что при всей искренности православия С. Н. Трубецкого выразителем соборного сознания для него все-таки в первую очередь был университет...

Объединенные общим названием «Чему нам надо учиться у материализма» заметки С. Н. Трубецкого разделяются на три части. В первой он систематизирует «метафизические истины» материализма, а также те положительные следствия, которые могут быть выведены из того, что он считает внутренними противоречиями материализма. Вторая часть имеет двойной подзаголовок: «Возражение Левушке.

Благонамеренная метафизика, свобода, Бог, бессмертие». Напрашивается предположение, что она является прямым отражением какого-то спора с Л. М. Лопатиным. Однако один из основных тезисов, которые развивает здесь С. Н. Трубецкой, почти дословно повторяет утверждение его предполагаемого оппонента: «Философ может иметь убеждения, какие ему угодно; но в своих философских построениях он обязан идти так, как будто бы он не имел их, пока они не получат вида рациональных истин» .

Высказанная С. Н. Трубецким мысль о том, что Бог, «предмет нашей веры и Творец всего сущего есть нечто неизмеримо большее, чем сущее, и поэтому Он, собственно говоря, весьма мало относится к метафизике или даже вовсе к ней не относится» (см. ниже, с. 105), также не могла вызывать возражений у Л. М. Лопатина и большинства других представителей русской христианской философии. В XX веке С. Л. Франк, например, высказался совершенно в духе С. Н. Трубецкого: «Если под словом «существовать» разуметь «входить в состав объективной действительности», то - парадоксальным образом - неверие и вера должны сойтись в отрицании этого предиката в применении к Богу» .

Скорее всего, предметом расхождения между С. Н. Трубецким и Л. М. Лопатиным было отношение к «положительным задачам философии». Пафос творчества Л. М. Лопатина состоял все-таки в построении системы «органически-связанных понятий» . Именно поэтому он тщательно обсуждает вопрос о возможности метафизики в связи с законом причинности, и потому для него есть «безвозвратное прошлое» философия (например, материализм), ее настоящее и будущее .

С. Н. Трубецкой, напротив, высказывает принципиальное сомнение «в возможности чисто рациональной метафизики как какой-то абсолютной, положительной науки» (см. ниже, с. 105), для него «философия есть умозрение о противоречиях». Как форма выражения соборного сознания человечества, она надвременна, она есть органическое целое во всей полноте своих исторических форм, но она не есть система: «исторически она распадается на множество отдельных систем; логически каждая из них имеет свою правду, и потому ни одна из них не имеет полной правды и не свободна от противоречий» (см. ниже, с. 107).

В третьей части своих заметок, имеющей подзаголовок «О развитии», С. Н. Трубецкой развивает основные положения, изложенные в двух первых. Философия должна стремиться не к систематичности, а к историзму, осознанию своей соборной полноты: «мы не можем философствовать без истории» (см. ниже, с. 108). Это - иное выражение мысли, высказанной в статье «О природе человеческого сознания»: «Фактически я по поводу всего держу внутри себя собор со всеми» . Положительные метафизические утверждения, по Трубецкому, должны уравновешиваться здоровым скептицизмом, смиряющим дерзновение мысли «умудренным неведением». Он как бы стремится перенести в область метафизики сочетание катафатического (утверждающего) и апофатического (отрицающего) методов богословия.

В заключительных строках С. Н. Трубецкой проецирует свою философскую проблематику на политическую обстановку начала 1890-х гг., еще раз подчеркивая безусловное значение общечеловеческих ценностей.

Заметки С. Н. Трубецкого «Чему нам надо учиться у материализма» сохранились в его тетради с конспектами и деловыми записями в составе архива философа (ОР ГБЛ, ф. 305, карт. 8, ед. хр. 15, л. 11 об.-28). На обложке тетради наклейка с надписью рукой С. Н. Трубецкого:

«МЫСЛИ К ФИЛОСОФИИ РЕЛИГИИ.

ЧЕМУ НАДО УЧИТЬСЯ У МАТЕРИАЛИЗМА».

К сожалению, для датировки тетради С. Н. Трубецкого точных оснований нет. Подсчеты написанных разделов курса по истории древней философии (л. 28 об.), конспект статьи Г. Узенера о Диогене Лаэрции 1892 г. (л. 36 об.), а также небольшие текстуальные совпадения со статьей «О природе человеческого сознания» (1890-1891) позволяют отнести основную часть записей к 1891-1893 гг.

Настойчиво повторяющиеся антипротестантские рассуждения (об иконах, об оправдании) вместе с записью вверху л. 12 об.: «14 Мы здесь 14 дн[ей]» наводят на мысль о связи тетради со временем заграничной поездки С. Н. Трубецкого 1890-1891 гг.

При воспроизведении текста заметок «Чему нам надо учиться у материализма» сокращения оригинала отмечены в квадратных скобках, как правило, только в окончаниях, допускающих различные прочтения.

Н. К. ГАВРЮШИН

Чему нам надо учиться у материализма

С. Н. ТРУБЕЦКОЙ

Во-первых, как я указывал в своей метафизике [i], мы должны вместе с ним признавать самобытность природы - метафизическую самобытность ее. Всякий отвлеченный спиритуализм, который либо противополагает, либо смешивает духовное и материальное начала, упраздняя материальную основу природы, вызывает крайность материализма («Метафизика в Древней Греции» ).

Во-вторых, материализм заключает в себе целый ряд метафизических истин, которые необходимо усвоить всякому метафизику. В известном смысле можно сказать, что материализм есть одна сторона метафизики. Как бы одна из теорем ее. Поэтому мы видим, что материализм имеет многих сторонников и многих противников по недоразумению. Метафизические истины, заключающиеся в материализме, суть по нашему мнению следующие:

1. Материализм признает некоторую метафизическую действительность за пределами явлений, причем он стремится свести все эти различные явления к метафизической действительности, находящейся за их пределами.

2. Материализм признает метафизическую материю, а следовательно, и метафизическую чувственность. Это значит, что он не противополагает абсолютно непознаваемые вещи в себе - явлениям, но признает особую сферу явлений, недоступных пашей чувственности и даже рассудку (поскольку элементарные понятия материализма заключают в себе явные противоречия).

3. Материализм в своей последовательной, классической форме есть атомизм. Он признает бесконечное множество индивидуальных элементов, но вместе с тем так или иначе он признает и единство материи в этих бесчисленных элементах, ее совершенную однородность.

4. Материализм признает prius организации пред сознанием. Поэтому....

5. Материализм признает реальность пространства, времени и причинности. С другой стороны, если ему уступить только его специальные начала - материю и пустоту, - то вы[й]дет, что пространство, время и причинность суть лишь явления, и притом психологические явления, - символы вещей. В этом отношении между материалистами нет и не может быть согласия, но возможен наивный и критический реализм этом отношении.

6. Материализм переходит по необходимости к метафизическому дуализму полноты и ее отрицания - пустоты; выражаясь по-гегелиански, материя, полное - есть абсолютное начало материализма (?o ???), пустота есть «его другое», ?o ??? ???. При этом индивидуальное множество в своем реальном явлении и взаимодействии обусловливается обоими началами, т. е. полнотою в пустоте.

7. Те метафизические истины, которые не заключаются в положениях материализма, заключаются в его противоречиях. Но, помимо этих последних истин, лежащих по ту сторону, т. е. за пределами материализма, он формулирует целый ряд положений, имеющих для метафизика нематериалистическое значение. Так, например, сводя все качественные различия к количественным, материалист признает невольно трансцендентальные метафизические качества чисел и величин.

9. Сознание, разумеется, необъяснимо без сознания - из вещества; но превращение бесконечно сложного физического движения в качественно простое психическое движение заключает в себе также весьма важное представление - единства бесконечного и конечного, бесконечности в конечном и конца в самой бесконечности. Бесконечность как законченная, упрощенная бесконечность есть психика. Я допускаю, конечно, что материализм бессознательно привносит от себя представление о некоторой психической потенции в мыслимое им вещество. Но на самом деле как совершается этот бессознательный фокус? Почему столь многие остаются к нему слепы? Во-первых, большинство признает превращение физической энергии в психическую простым доказанным фактом, причем самый факт признается необъяснимым. Это совершенно правильно, и материализм может на этом успокоиться без всяких фокусов. Но, с другой стороны, если представить себе бесконечную сложность молекулярного движения нервов, а равно и бесконечную сложность самой нервной организации - самая эта бесконечность в сложности в одно и то же время реальная, необъятная и вместе законченная является как бы новым фактором. Психика есть тот качественный коррелят количества движения, который соответствует его законченной бесконечности.

[v]. Материализм признает совершенную реальность сознающих существ вне нас, причем их сознание, точно так же, как и наше, обусловливается бесконечным усложнением - дифференциацией и интеграцией первичных отношений абсолютных начал - полноты и пустоты - абсолютного] и его другого.

Возражение Левушке . Благонамеренная метафизика, свобода, Бог, бессмертие

Благонамеренная метафизика есть не та, которая задается благими намерениями — ими должен задаваться всякий порядочный философ. Но изо всех намерений метафизика самое благое - это не иметь никаких намерений. Вы, может быть, заключите, что, не имея никаких намерений, ничего и не найдешь. И в подтверждение этого вы можете указать мне на историческую действительность: мы видим, что всякий философ находит в метафизике то, что он был намерен найти, что метафизика как небесная манна имеет в устах каждого вкушающего тот вкус, который он Сам желает. Оно и должно так быть на самом деле, если метафизика есть действительно небесная манна. И в таком случае, разумеется, [то, что] всего лучше, придает ей наилучший вкус - что же может быть лучше Бога, свободы и бессмертия?

Но дело в том, что какой бы вкус или характер ни имела метафизика, она должна быть метафизикой сущего. Говоря словами Ар[истотеля], она исследует сущее как сущее... и т. д. Бог же, предмет нашей веры и Творец всего сущего, есть нечто неизмеримо большее, чем сущее, и поэтому Он, собственно говоря, весьма мало относится к метафизике или даже вовсе к ней не относится. Ибо она говорит не о Боге, а о сущем, о сущем как таковом, а не о Боге. Бога же мы истинно можем познавать в Откровении, во Христе и Церкви. Метафизическое умозрение о Боге само по себе будет всегда недостаточно. И не только недостаточно, но даже неблагоприятно для метафизики, примешивая к ней религиозные интересы. Опасность ложного, отвлеченного спиритуализма именно в том и состоит, что умозр[ения] о Боге, метафизические понятия о нем считаются как бы достаточными, безусловно истинными, тогда как на самом деле они крайне скудны и отвлеченны. Бог — не то, что может учить о нем метафизика. Отсюда легко происходит смешение: метафизик, говоря об абсол[ютном], примешивает к его понятию свои конкретные религиозные чувства и представления. - Я так объясняю себе множество теоретических и религиозных заблуждений, ибо перенося на Бога наши метафизические понятия о сущем, мыслители часто впадают в пантеизм; и, наоборот, перенося на метафизические понятия о сущем свои религиозные представления, они выходили за пределы рациональной метафизики. Я и не считаю возможным, чтобы эти пределы когда-либо кем-либо соблюдались.

То же следует сказать и о двух других, несомненно, благих намерениях - о свободе и бессмертии. Это не метафизика, а намерения в полном смысле слова. Ибо свобода относится к действию, а бессмертие — к будущему. Как известно, истинно благие намерения всегда находятся в противоречии с действительностью. И противоречие это побеждается не размышлениями о возвышенности и доброте наших намерений, а энергическим осуществлением их в борьбе против действительности. Как сказано — «Царствие Небесное силою берется и употребляющие усилие восхищают его» .

Итак, нам предстоит дилемма: или метафизика есть наука о сущем как сущем, или же она есть наука об идеале, о достойном быть, т. е. философия? Сказанное мною не есть придирка: это вообще сомнение в возможности чисто рациональной метафизики как какой-то абсолютной, положительной науки. Это вопрос, задача, которая ставится перед нами и которую надо разрешить.

По-моему, истинная метафизика должна приходить к противоречию и нисколько не пугаться этого, потому что противоречие лежит в сущности вещей. Метафизика - наука отвлеченная, чисто рациональная, не может выйти за пределы этих противоречий, потому что идеал, в котором

они примирены, есть нечто абсолютно конкретное. Философия есть вообще умозрение о противоречиях - определение парадоксальное, хотя и не новое. Разве объяснимы иначе противоречия философских систем, составляющие самую историю философии? Ведь мы метафизики и философы, нам дорога объективность нашей науки; мы верим в ее содержательность и признаем, что она направлялась от начала на познание истины, а не призраков. Как же отнесемся мы к истории философии, когда мы увидим, что нет философа, который был бы согласен, безусловно с другим философом? Значит ли это, что противоречие лежит в самом существе философского творчества или же что оно заключается в действительности—в действительности нашего раз[ума], в действительности вещей и в отнош[ении] человека к вещам? Наше эстетическое и нравственное сознание свидетельствует об этом точно так же, как и теоретическое, философское размышление. Какие философы наиболее имели влияния и значения в истории? .Те, которые в своих системах выразили наиболее глубоко эти противоречия — идеала и действительности. Иные из них, как, например, Аристотель и отчасти Платон, сознавали эти противоречия, умели формулировать их как противоречия и доказывать их - раскрывать их в наших понятиях и в существе вещей. Другие философы формулировали эти противоречия бессознательно, думая их примирить или не замечая того, что эти противоречия вытекают из их начал. Но в таком случае история, дальнейшее развитие мысли раскрывало их. Аристотель господствовал в философии полторы тысячи лет, и до сих пор значение его не утратилось: отчего? Оттого, что он понял на основании всего предшествовавшего развития мысли метафизические противоречия сущего. В новой философии только разве Кант имеет столь же великое значение — и по той же причине. Есть, конечно, философы другого типа — Платон, например, или великие немецкие идеалисты Шеллинг, Шопенгауэр, Гегель. Эти философы в своем умозрении предвосхищ[ают] тот идеал, в котором примиряются противоречия: но, с одной стороны, все они более или менее глубоко сознают существенное, так сказать, онтологическое значение мировых противоречий, лежащих в основании действительности; более чем другим, более чем философам-аналитикам вся действительность представляется ложною и ничтожною именно этим великим идеалистам. Я не могу над этим останавливаться, но считаю нужным с особою силою указать на это обстоятельство, столь часто упускаемое из виду.

Итак, еще раз, философия есть умозрение о противоречиях. Есть мыслители, которые силятся предвосхитить идеал, в котором все противоречия примирены. Другие хотят путем критики познавательных способностей человека устранить коренной источник противоречий и точнее отграничить ту область человеческого ведения, в пределах которой мы можем избежать противоречий. Есть мыслители, которых никакой умозрительный идеализм не удовлетворяет в силу своей отвлеченности, которые ищут практического, позитивного решения - моралисты, мистики. Другие, наконец, предаются всецело скепсису, философскому анализу противоречий бытия и знания. И все эти элементы, идеализм и реализм, скепсис и позитивизм имеют свое философское значение, свою правду, свою мудрость. Все имеют свое место в истории и сочетаются друг с другом различным образом в различных системах [x]. Ибо наиболее глубокий идеализм сходится с наиболее глубоким скептицизмом в своей философии. Идеализм не должен отрицать противоречий, от которых он отвлекается; и там, где он глубок и сознателен, он не может не сознавать своей отвлеченности - приблизительного, так сказать, мистического характера своих решений. Его идеалы суть лишь более или менее бледные образы художественного выражения абсолютного идеала, но не самый идеал. Между всеми идеалистами Платон останется навсегда классическим образцом именно потому, что он более других сознавал ту великую

бездну противоречий, которая отделяла его от идеала. Философ-скептик, в свою очередь, когда он не тешит ум парадоксами и диалектикой, но ищет мудрости в своем скептицизме, никогда не делает свой скеп[тицизм] целью самою по себе (как софисты): он ищет смирить разум челов[еческий], ограничить его областью эмпирически достоверного знания и ведет к философии веры; если человек находит всюду одни противоречия и сознает, что не может из них выйти, если он признает истину для себя непознаваемою, - это еще не значит, чтобы он отвергал ее существование, т. е. некоторый необходимый, истинно существующий порядок бытия. Абсолютного скептицизма, т. е. скептицизма, возводящего противоречие в абсолютный принцип, быть не может. Такой скептицизм превратился бы в абсолютный догматизм, подобный гегелевской диалектике, или же в философию того ученика Гераклита, «который ничего не говорил, а только двигал пальцем» . И потому самосознательный философский скептицизм никогда не был и не может быть нигилизмом.

Глубокое сознание противоречий бытия и глубокая вера в идеал; скептицизм, не успокоивающийся никаким произвольным решением, смело раскрывающий противоречия основных понятий, отвлеченных от действительности; живой, религиозный идеализм, пред которым бледнеют и рассе[и]ваются все отвлеченные, мечтательные идеалы - вот двигатели истинного философского прогресса.

В наше время в европейской философии наступил период, который многим может показаться периодом застоя. Ибо нет более тех крупных философских систем, которые, подобно гениальным построениям первой половины XIX в., господствовали над умами столь неограниченно. На место аристократической олигархии наступила демократизация философской работы. Но в этом движении, на первый взгляд столь пестром и вместе однообразном в своей хаотической беспорядочности, в этой скромной и невидной работе совершается один из самых значительных переворотов, какие только переживала философия. Это переворот, подготовляющийся исподволь, исторически, столь же глубокий и коренной, как тот социальный переворот, который теперь назревает в Европе и внутренне с ним связанный .

История, которую европейская мысль столь энергично, столь жизненно переживала в текущем столетии, раскрыла ее глаза на всю предшествующую историю. И в этом отношении научные успехи ее были поистине изумительны. Все прожитое, продуманное было вновь пережито и передумано, все передумывается всеми. Необычайная энергия мысли, множество дарований и крупных и скромных соединились в одной дружной, единодушной работе, чтобы собрать всю мысль человечества, всесторонне понять его сознание. Многие из этих деятелей сами не сознавали значение своей работы, чувствуя только, что служат общему делу, великому и значительному. И их труд в связи с трудом историков политических, культурных, социальных, литературных и религиозных постепенно выясняет философию человечества как неизмеримо крупную, необъятную величину, как продукт коллективного творчества - соборного сознания.

Эта философия, при всем историческом различии, при всех коренных противоречиях отдельных систем, представляется нам некоторым органическим целым, хотя при современном состоянии наших знаний мы еще не в состоянии начертить анатомический план ее развития. И, с другой стороны, при всем логическом единстве, при всем единообразии и преемстве философского развития, философия не есть система пи исторически, ни логически. Исторически она распадается на множество отдельных систем; логически каждая из них имеет свою правду, и потому ни одна из них не имеет полной правды и не свободна от противоречий .

О развитии

Сначала искушение постичь всю историю мысли как одну саморазвивающуюся систему было поневоле велико и сильно. Но мы можем постичь развитие в его цельности лишь тогда, когда оно закончено. Мы можем понимать таким образом отдельные периоды в истории мысли (например, историю греческой философии, историю схоластики, английского эмпиризма, немецкого идеализма, пожалуй). Мы знаем, что между этими отдельными, частными процессами существует внутренняя или внешняя зависимость, что они предполагают или восполняют друг друга. Но тем не менее понять их в одном целом мы до сих пор не в силах. Мы можем только предвосхитить такое понимание. Ибо мы не в силах примирить основных противоречий бытия — идеализма и реализма, общего и частного (реализма и номинализма), противоречий, глубоко проникающих всю нашу действительность, физическую и нравственную.

На деле они не мирятся и в истории, а существуют рядом друг с другом в тех параллельных системах, которые их представляют. Таким образом, в целом философии отдельные противоречия не мирятся, а понимаются; отдельные системы не объединяются, а совмещаются. Так оно было и есть, так оно, по всей вероятности, и будет. Но в самом взаимоотношении отдельных систем возможны и желательны, необходимы даже большие изменения в будущем. И эти изменения зависят главным образом от того великого переворота, который совершается на наших глазах успехами исторических наук.

Ибо философу уже не приходится считаться с ближайшими только предшественниками или с произвольно понимаемыми обрывками отдельных учений прошлого - но с исторически понимаемой философией всего человечества. История стоит не за нами, как прежде, а перед нами; она открыта нам и стала не только доступной, но обязательной для нашего изучения. Историческое понимание есть объективное, научное. И хотя большинство историко-философских трудов носит до сих пор подготовительный характер, хотя точка зрения историка всегда будет субъективной в известных пределах, мы уже теперь не можем философствовать без истории, если не хотим философствовать в анекдоте.

Здесь является несомненно новый и, так сказать, социальный фактор в философском мышлении. Конечно, никакая философия не стоит вне исторических влияний, испытывая их сознательно или бессознательно. Теперь же философия должна считаться со всею историей. В этом, очевидно, заключается некоторая нейтрализация ближайших влияний, установление правильной перспективы. Вместе с тем там, где научные требования исторического изучения философии исполняются добросовестно, можно легко ожидать ослабления личной оригинальности в философском творчестве. Умственный коллективизм может и в этой области подействовать принижающим образом па индивидуальность. Это опасение кажется мне мало основательным: кто имеет, тому дано будет; истинная оригинальность никогда не потеряется; а средние дарования могут найти себе применения только в этой школе. В истории много обителей , много возможных философий, но есть философии, к которым нет возврата, и есть ясное указание всех последствий, вытекающих из данных начал, есть своего рода география идей - объективная логика, проверенная и засвидетельствованная.

И в самом историческом изучении философии, т. е. в самой истории мысли заключается своя философия, которую волей-неволей приходится усвоить. В ней есть глубокий идеализм и глубокий скептицизм. Ибо история свидетельствует о неумирающих идеальных потребностях духа: она свидетельствует об идеале, который познавали философы в течение многих и многих веков. И вместе с тем она свидетельствует против каждой системы: за всех и против каждой.

И в этом-то величайший урок для будущего. Ибо в сознательном усвоении истории, в сознании коллективной природы человеческой науки и философии заключается для каждого философа начало здравого исторического критицизма по отношению к собственным умозрениям и вместе высокий регулятивный принцип. С одной стороны, философ должен сознавать неизбежные границы своей системы и признавать законность, необходимость других философий. С другой стороны, он не будет смущаться этими неизбежными границами: ибо веря в историю человеческой мысли, в органическое единство ее развития, он будет сознавать и свою философию в этой истории. Он будет уверен в том, что в истории восполнена односторонность и недостатки его личной философии.

Стремление построить абсолютно истинную систему знания, которое в одно и то же время вдохновляло философов и вместе ослепляло их относительно собственного их значения, есть великий инстинкт, который, как все инстинкты, преследует великие и общие родовые цели и обманывает индивидуальность. Как для любовника возлюбленная кажется воплощенным идеалом и есть на самом деле лишь обыкновенная смертная - как бы ни были велики ее совершенства, так и каждая философская система не есть то абсолютное, за которое ее принимает философ. Но в самом этом инстинктивном самообмане есть истина: ибо философия, любовь разума, направляется в действительности на истину не эмпирическую, но всеобщую, вселенскую, так сказать. Философ ищет эту общую мудрость, эту Софию и любит ее в рамках своей системы. И он часто бывает нетерпим, односторонен, раздражается на ослепление других, ибо отождествляет свое идеальное представление с самым идеалом истинной мудрости. Такое смешение, как оно ни наивно кажется историку, заключает в себе одно из самых сильных и наглядных свидетельств в пользу идеала. Ибо источник философии есть влечение к этому идеалу, объективность которого ею предполагается. И никакая история не может разрушить стремления - познать этот идеал вполне, совершенно к нему приобщиться.

История разрушает - медленно, но неумолимо - наши иллюзии, свидетельствуя о том, что никакая индивидуальная система не воплощает в себе его; но вместе она свидетельствует, что всечеловеческая мысль, вся любовь к мудрости, какая только есть в человечестве, направлена на познание этого идеала. И здесь-то оказывается, что если мы, взятые в отдельности, не познаем абсолютной истины, мы познаем ее, взятые вместе. Поэтому вмещая идеал лишь в моей ограниченной концепции, в пределах моей индивидуальности, я в своей органической солидарности со всеми возможными умами вмещаю его вполне. Этим оправдывается наивная вера философа и вместе раскрывается истинный ее смысл.

Поэтому-то история человеческой мысли, выясняя ее органическую соборность и вместе ее логичность, заставляет нас глубже сознавать природу нашей высшей познавательной деятельности. Она исправляет наше отношение к нашим собственным умозрениям и вместе к умозрениям других. Она заставляет нас уважать всякую философию и не преклоняться ни пред какой системой; она заставляет нас искать мудрость в каждой философии. И вместе она изгоняет из нас малодушное сомнение, вселяя в нас истинный трезвый скептицизм; она учит нас не бояться противоречий, но смотреть им в глаза, ибо ошибка только в опущенных, незамеченных противоречиях. И наконец она из...

Не имея философии ни в прошлом, ни в настоящем, мы любили иногда тешить себя мыслью о философии будущего. Полезно спросить себя, однако, на чем основываются наши надежды . На невежественных толках о негодности западноевропейской цивилизации? Когда-то многие искренно верили этим толкам. Теперь, раз они стали общим достоянием

газет известного направления и официальной темой лицемерной проповеди - ясное дело, что им никто не верит. В настоящую минуту нет пи западников, ни славянофилов: есть люди порядочные и образованные и есть люди непорядочные и необразованные; без различия партий, взглядов и философий - все порядочные люди подают друг другу руку в защиту некоторых основных принципов права, чести и нравственности, в отрицании и разрушении которых сходятся люди второго разряда.

Никогда еще подобной группировки партий до сих пор не было. И во всеобщем разладе единственные «партии», какие можно различить, сводятся к этим двум. Остальные утратили все свое значение до такой степени, что самые названия перестали что-либо означать. Прежние консерваторы становятся разрушителями; либералы являются истинными охранителями . Вчерашние цареубийцы , избежавшие заслуженной виселицы, радеют о спасении отечества .

ПРИМЕЧАНИЯ

См.: Новицкий О. Постепенное развитие древних философских учений в связи с развитием языческих религий. Т. I—III. Киев, 1860—1862; Хрисанф (Ретивцев), архимандрит. Религии древнего мира в их отношении к христианству. т. 1-2. СПб., 1873-1875.

Т р у б е ц к о й С. Н. Мнимое язычество или ложное христианство? Ответ

о. Буткевичу. Собр. соч.. т. 1. М., 1907, с. 172.

Б л о н с к и й П. П. Кн. С. Н. Трубецкой и философия. М., 1917, с. 32-33.

Т а м же, с. 32.

Чаадаев П. Я. Статьи и письма. М., 1987, с. 188.

Т а м ж е, с. 192.

Трубецкой С. Н. Род и его значение в жизни и познании. ОР ГБЛ, ф. 305,

карт. 8, ед. хр. 16, л. 60 об.

Трубецкой С. Н. Метафизика в Древней Греции. Собр. соч., т. 3, М., 1910,

с. 235. Ср.: Евангелие от Иоанна, XV, I.

Т р у б е ц к о й С. Н. О природе человеческого сознания. Собр. соч., т. 2. М.,

Т а м ж е, с. 10.

Там же, с. 15.

Там ж е, с. 35.

Т а м ж е.

Т а м ж е.

Лопатин Л.М. Положительные задачи философии, ч.1, М., 1886, с.148.

Трубецкой С. Н. О природе человеческого сознания, с. 62.

Там же, с. 61-62.

Т а м ж е, с. 73.

«Совершенно непонятно, - писал Г. Г. Шпет, - зачем кн. Трубецкому в анализе сознания понадобилось обеспечить себе критерий познания: это ведь и есть ересь «протестантского субъективизма», - гносеологизм» (Ш п е т Г. Сознание и его собственник, с. 210). Заметим, однако, что гносеологическая сторона концепции соборного сознания была развита позднее Е. Н. Трубецким. «Наше познание, - писал он, - возможно как нераздельное и неслиянное единство мысли человеческой и абсолютной»; «всякое познание как таковое есть некоторое откровение абсолютного сознания» (Трубецкой Е. Н. Метафизические предположения познания. М., 1917, с. 316, 331).

Трубецкой С. Н. Собр. соч., т. 2, с. 95.

Цит. по: Трубецкой С. Н. Собр. соч., т. 1, с. IX.

Т а м ж е, с. 77-78.

Л о п а т и н Л. М. Цит. соч., с. 285.

Франк С. Л. Реальность и человек. Метафизика человеческого бытия. Париж, 1956, с. 179.

Л о п а т и н Л. М. Положительные задачи философии, с. 287.

Л о п а т и н Л. М. Настоящее и будущее философии. М., 1910.

Трубецкой С. Н. Собр. соч., т. 2, с. 13.

Косвенное подтверждение этим соображениям дает запись на внутренней стороне обложки, сделанная карандашом: «Тимофей Архипович Ясаков. Тамбовский учительский институт (2-й уч[еник]). 1884. 29 лет». Дату рождения Т. А. Ясакова можно, конечно, поискать в архивах, но в любом случае очевидно, что, окончив институт в 1884 г., т. е. примерно в 22-23 года, он должен быть ровесником С. Н. Трубецкому, а стало быть, и запись о нем сделана около 1891-1892 гг.

[i]Имеется в виду: Трубецкой С. Н. Метафизика в Древней Греции. М., 1890.

Здесь: первенство (лат). Заметно текстуальное совпадение со статьей «О природе человеческого сознания» (См.: Трубецкой С. Н. Собр. соч., т. 2, с. 35).

Далее зачеркнуто: «Те метафизические истины, которые не заключаются в положениях материализма — заключаются в его противоречиях». Эти слова повторены в тексте ниже (см. п. 7). Дальше следует также зачеркнутый подзаголовок «Благонамеренная метафизика и материализм», который в несколько иной редакции встречается в тексте после п. .

[v] В оригинале ошибочно: 9.

Имеется в виду Л. М. Лопатин. Заметки к дискуссии с Л. М. Лопатиным встречаются также на л. 29.

Евангелие от Матфея. XI, 12.

[x] Далее зачеркнуто: «И мне кажется, в этом заключается истинное исходное предположение историка философии, та философия, которая является результатом всего современного изучения истории мысли - в сочетании глубокого идеализма с историческим скептицизмом и с историческим позитивизмом, материализмом, если можно так выразиться. Я разумею здесь тот скептицизм, который идет об руку с идеа

Цитата о Кратиле из «Метафизики» Аристотеля (Г5 1010 а 10—15). См.:

Аристотель. Сочинения в 4-х томах, т. 1. М., 1975, с. 137.

Зачеркнуто: «удовлетворяющийся».

Философия хочет стать положительной; и этот позитивизм ее выражается в 2-х дисциплинах, господствующих в настоящее время. Я разумею (более или менее скептическую) теорию познания и историю философии».

Далее зачеркнуто: «От самых начал философской деятельности у разных на родов мы замечаем одни и те же задачи, один и тот же мыслящий разум. И там, где разгораются искры философского гнозиса. там сейчас же образуются философские ассоциации, в которых живут и развиваются идеи. Основные задачи, основные идеи, как и основные противоречия, все те же, возвращаясь в повой форме и лишь [дважды - зачеркнуто] три-четыре раза в истории наступает нечто как бы совершенно новое [неподготовленное и неожиданное - зачеркнуто] - как внезапное распускание почек или неожиданное рождение. Всякая оригинальная система имеет впрочем много нового по содержанию. Но глубокие перемены формального характера, имеющие значение великих этапов в истории философии - крайне редки. Сократ, [христианство - зачеркнуто], Декарт, Бэкон и Кант - вот реформаторы философии».

Вписано карандашом.

Аллюзия на Евангелие от Иоанна, XIV, 2: «В дому отца моего обители многи суть».

В отличие от Вл. Соловьева С. Н. Трубецкой не наделял Софию ипостасными свойствами и вообще не разделял его оккультно-гностических исканий (см.: Смирнов К. А. Религиозные воззрения кн. С. Н. Трубецкого. Харьков, 1911, с, 6-7; Лопатин Л. М. Кн. С. Н. Трубецкой и его общее философское миросозерцание. «Вопросы философии и психологии», кн. 81, 1906, с. 125 -126). Однако основной пафос настоящей статьи С. Н. Трубецкого совершенно созвучен позициям Вл. Соловьева.

В статье «Основное начало учения В. Соловьева» (1901) С. Н. Трубецкой, в частности,

писал: «Убежденный метафизик, он заступается за матерпализм против ложного спиритуализма и за неверие - против ложной веры. Противник Конта, он пишет ему замечательную апологию и, наконец, он самым честным и энергичным образом защищает в теоретической философии права скептицизма, находя, что Декарт недостаточно последовательно проводит тот принцип всеобщего сомнения, с которого он начинает» (Трубецкой С. Н. Собр. соч., т. 1, с. 355).

Фраза осталась недописанной.

Зачеркнуто: «консерваторами».

Зачеркнуто: «Бывшие».

Под «вчерашними цареубийцами» почти вне всяких сомнений имеется в виду известный народоволец Л. А. Тихомиров (1852-1923), в 1888 г. отрекшийся от своих революционных убеждений и испросивший себе помилование (см.: Т и х о м и ров Л. А. Почему я перестал быть революционером. М., 1896). На рубеже столетий Л. А. Тихомиров постоянно выступал в печати как сторонник неограниченной монархии и строгой церковной дисциплины.

На этой фразе заметки обрываются.

Публикация и примечания Н. К. ГАВРЮШИНА

С.Н.Трубецкой. Заметки по философии религии// Вопросы философии, 1995, № 2, с 172-175.

Предисловие к публикации

Вопросы философии религии, преимущественно в конкретно-историческом освещении, были постоянным и едва ли не основным предметом ученых занятий князя С. Н. Трубецкого (1862-1905). Главным итогом его изысканий явилась докторская диссертация «Учение о Логосе в его истории» (1900) и ряд статей в периодической печати. Однако некоторые из подготовительных работ так и не увидели света. Между тем они представляют известный интерес для изучения творческой лаборатории мыслителя и уяснения мотивов, оказавших влияние на его замыслы.

В архиве С. Н. Трубецкого находится, в частности, небольшая незавершенная работа «Об откровении и фактах веры». Она, очевидно, представляет собой один из разделов труда по философии религии. В предшествующей главе, которая до нас не дошла, С. Н. Трубецкой рассуждал о предметах веры и предполагал сразу перейти к философии культа. Об этом свидетельствуют зачеркнутые первоначальное название «1. О культе» и первая фраза: «До сих пор мы рассматривали веру в ее предметах. Теперь мы рассмотрим ее проявления в человеческих действиях, относящихся к этим предметам, т. е. религиозную деятельность веры, - культ».

Несомненно, что план С. Н. Трубецкого несколько изменился в процессе работы, так как к вопросу о культе он вновь возвращается в следующих заключительных словах: «Но прежде чем рассмотреть разлож[ение] политеизма в его знач[ ении] для веры, рассмотрим, каким образом вера живет и осуществляется в культе» .

Таким образом, работа «Об откровении и актах веры» представляет собой явную интерполяцию в план большого труда по философии религии. Можно ли найти какие-нибудь основания для его реконструкции?

Первые наброски планов работы по философии религии С. Н. Трубецкого относятся ко времени его заграничной поездки 1890—1891 гг. и отражены в приобретенной, скорее всего в Берлине, тетради (на внутренней стороне обложки печать с надписью «Berlin, Leipzigerstr , 10»), в которой находятся и недавно опубликованные нами заметки о материализме .

Здесь среди выписок и заметок, которые делались С. Н. Трубецким по ходу конспектирования различных статей и монографий, находятся два плана - «Мысли к философии религии. План лекций» и «Философия религии» - на латинском языке. Первый более развернут и сопровождается небольшой разработкой ко второй лекции, посвященной предметам веры. Это обстоятельство позволяет хотя бы условно соотнести работу «Об откровении и фактах веры» с данным планом и поставить в качестве предельной задачи возможно полную реконструкцию «Философии религии» С. Н. Трубецкого, привлекая также его опубликованные статьи и рецензии.

В качестве первого шага мы публикуем два упомянутых плана и другие заметки, среди которых - рассуждения об иконах, антипротестантские эпиграммы... Впрочем, православие и протестантизм боролись прежде всего в сознании самого С. Н. Трубецкого...

Предваряя возможные вопросы, необходимо указать, что некоторая нечеткость богословских соображений С. Н. Трубецкого обусловлена как отрывочным характером публикуемых записей, так и тем обстоятельством, что его собственные позиции по некоторым принципиальным и достаточно болезненным вопросам не вполне устоялись.

Необходимость построения философии религии С. Н. Трубецкой аргументирует умножением ложных мнений и предрассудков и, что особенно важно, состоянием Церкви. Однако его собственные экклезиологические взгляды были достаточно противоречивы, он не понял и не оценил учения о Церкви А. С. Хомякова, сохранив определенные иллюзии относительно соловьевской Eglise universelle .

Открывающее публикацию рассуждение об иконах вызвано внутренней полемикой с проте-

стантизмом. Но в нем нет и намека на традиционные для православия со времени иконоборческих споров доводы о связи образа (иконы) и первообраза. Очевидно, С. Н. Трубецкой, увлекшись рассуждением об иконах как выражении соборного сознания Церкви, на время совершенно забыл о трансцендентных основаниях иконопочитания и дал повод заподозрить себя в известном имманентизме. Понятно, что его действительно смущали иконы святых, свидетельства о жизни которых крайне сомнительны. Но и здесь он имел все основания указать на связь пусть и не вполне исторически достоверных образов с их подлинным Первообразом - лицом Спасителя. Всякая икона есть отражение образа Первообраза, чтится как явление славы Божией; во всякой иконе явлен Христос... Нельзя сомневаться, что, приводя в порядок свои соображения для печати, С. Н. Трубецкой, конечно, вспомнил бы о преподобном Иоанне Дамаскине...

Заметки по философии религии публикуются по рукописи ОР ГБЛ Ф. 305. Карт. 8. Ед. хр. 15, лл. 8 об. - 11, 28 об., в. той последовательности, в которой они расположены в данной тетради.

Приношу благодарность о. Валентину Асмусу за консультацию при редактировании латинского фрагмента «Философии религии».

Н. К. Гаврюшин

[Заметки по философии религии]

С. Н. ТРУБЕЦКОЙ

Святые - иконы Церкви, иконы - реликвии святых. Ибо многие святые не существовали вовсе, другие не были святы в жизни; это легенды и образы, представляемые и канонизируемые воображением Церкви, - обыкновенно при посредстве или по поводу какого-либо историч[еского] лица. Это не простые субъективные представления, но иконы, имеющие соборную церковную (местную или вселенскую) действительность. Это откровения Церкви. Иконы также не простые доски, но воплощенные представления, образы Церкви.

Мысли к философии религии. План лекций

Религия. Вера как сущность религии. Религия шире веры. Что разуметь под верой. Высоты и низменности. ??????[?????] ?[??] ????[????] ????... 1

Вера и воображение. Вера и магия. Вера в духовный мир. Вера и страх. Вера в Бога. Вера во Христа. Субъективный и объективный характер веры. Спасение верой. Вера и вселенная.

Универсальная вера. Положительная религия. Откровение и предание. Богослужение и представления о божественном. Их жизнь. Соборность сознания. Вопрос о происхождении религии и о первоначальных формах религий. Значение этого вопроса, его ложная постановка. Метафизичность всех богов и их позитивность.

Религиозное общество. Среда, семья, род, племя, народ и государство. Социология религиозных представлений. Примеры, Вера в обществе и организация общества. Государство и Церковь.

Различные гипотезы, анимизм, натурализм, демонология. Фетишизм. Поклонение природе (камни, растенья, звери, воды, горы, светила). Вера и откровенье. Истина и ложь религий. Реальность и призрачность богов. Иудейство, Буддизм и христианство.

Плоть, черт, покойники, жизнь природы. Человек и общество. «Дух народа». Боги и Бог.

Искупление. Подкуп, выкуп, искупление. Теория жертвы. Таинства.

Таинства. Религия и искусство, мораль, наука.

Попытка исторической конструкции религиозного развития.

Христианство.

Современное состояние христианства].

Задачи его.

К 2 лекции. Кто были первоначальные боги человека? Камни, звери, солнце и звезды, тучи и моленья, призраки усопших? Это вопрос праздный. М. Мюлл[ер] справедливо замечает, что если ребенок скажет нам про какую-либо вещь, что это бог, мы спросим его, почем ты знаешь, что такое бог? Захотим узнать, что он разумеет под богом. Что такое предмет религиозного страха, культа, поклонения, что такое первоначальный бог? Вот вопрос.

Мы знаем, что ни камни, ни звери, ни солнце и луна не суть боги и сами по себе не имеют ничего в себе такого, что бы делало их богами. Легко предположить, след[овательно], что человек влагает в них сам от себя нечто такое, что делает их богами, т. е. он особенным образом представляет их себе.

Итак, боги не вещи, а представления. Это уже шаг вперед. Но, скажут нам, все вещи - представления; положим, это представления непроизвольные, необходимые органически. Но ведь и боги суть также непроизвольные пред, непроизвольные] навязчивые идеи2а. Мы различаем то, что дикарь не мож[ет] различить2б. Где начинается бог и где кончается вещь? где объективное] переходит в субъективное и наоборот - этого не уловишь. JC тому же нельзя сказать, что бы боги были субъектив[ными] представл[ениями]. Это не составляет их существенного] отличия.

Укажем на это только для того, чтобы выставить всю сложность вопроса, но не

будем запутывать его без нужды, вдаваясь в разбират[ ельство] меж[ду] ид[еализмом] и реализмом. Важно то, что боги не суть чувственно воспринимаемые явления: это идеи, метафизич[еские] идеи. Метафизическое значит заприродное. Боги живут в природе, но стоят непосредственно за явлениями (примеры: ряд сфер, Elementargeister3, официальные духи, святые и т. д.).

Призраки. Чем питаются и где живут боги? Боги питаются жертвами (молитвой, верой); боги живут за явлениями, далеко, на небе. Как боги растут и становятся?

Zur protestantischen Rechtfertigungslehre

Jetzt lass ich den Teufel im Stich

Und schlag ihn mit tuchtigen Grunden:

Zwar steck" ich empirisch in Sunden

Gott4 heilig bin ich an sich 5.

Qualitativ bin ich wie Gott volkommen,

Nur Quantitat muss in Betracht nicht kommen6.

P[h]ilos r[e]l[i]gnis

1. Intr de necessitate] disciplinae - propter fals op et errores, propt superst et pervers not; propter stat eccl - De utilit et finibus hujus philos - atque de ejus indole. Delimitatio.

Questiones principales - fides, religio, finis fidei, redemptio, sacrif, homo et deus, cultus, societas fidei, religiones et religio chr[ istiana].

2.Fides quid . Fid et scientia. Fides in hist. F Christiana. Redemptio. Fides irrationalis. Fides expl, impl, indiv, catholica.

3.Red in div rel[i]gn[i]bus. Sacrificium 7.

Примечания

1 Ипостаси надежды и... (греч.). Очевидно, аллюзия на Послание Евр. 11, 1. Написано над строкой.

3 Стихийные духи (нем.), т. е. саламандры, гномы и т. п.

4 Зачеркнуто: Doch.

5 Перевод:

К протестантскому учению об оправдании

Сегодня дьявола прогнал

Я аргументом несомненным:

В грех эмпирически я впал,

Но сам в себе есмь Бог наверно.

Эпиграмма направлена против протестантского учения об оправдании «одной верой», независимо от дел и поступков.

6Перевод (нем.):

Как Бог я качеством вполне,—

Количества же не держи в уме.
7 Перевод (лат.):

Философия религии

1. Введение: о необходимости дисциплины - по причине ложных мнений и заблуждений, по причине предрассудков и путаницы в понятиях, вследствие состояния Церкви. - О полезности и целях этой философии, а также о ее особенностях. Разграничение.

Основные вопросы - вера, религия, назначение веры, искупление, жертвоприношение, человек и Бог, культ, общество верующих, религии и христианская религия.

2.Что есть вера? Вера и наука. .Вера и история. Христианская вера. Искупление. Бессознательная вера. Вера эксплицитная, имплицитная, индивидуальная, кафолическая.

3.Искупление в различных религиях Жертвоприношение.

Публикация и примечания Н. К. Гаврюшина

ОР ГБЛ. Ф. 305. Карт. 9. Ед. хр. 21. Л. 1—23.

Там же. Л. 1.

Там же. Л. 23.

Трубецкой С. Н. Чему нам надо учиться у материализма (публикация и примечания

Н. К.Гаврюшина)//Вопросы философии, 1989. № 5. С. 98—111.

Трубецкой С. Н. О современном положении русской церкви// Трубецкой С. Н. Собр. соч.
М., 1907. Т. I. С. 445—446.

Страница сгенерирована за 0.17 секунд!

Николай Сергеевич Трубецкой

Старший сын Сергея Николаевича Трубецкого – Николай Сергеевич Трубецкой – с детства проявлял незаурядные способности и интерес к учебе. Атмосфера семьи, представлявшей собой один из интеллектуально-духовных центров Москвы, благоприятствовала пробуждению ранних научных интересов. Достаточно сказать, что учился он дома, занимаясь с репетиторами, сдавая экстерном экзамены в Пятой Московской гимназии.

Вместе с Николаем Трубецким в гимназии учились будущие поэты В. Маяковский и Б. Пастернак. С Пастернаком они были ровесниками и даже некоторое время приятельствовали.

Будучи подростком пятнадцати лет, Николай Трубецкой публикует свое первое научное исследование, посвященное финно-угорскому язычеству. По воспоминаниям его друзей детства, Николай всегда интересовался фольклором, языками, их историей. Пастернак вспоминал, что Трубецкой увлекался также русской религиозной философией, что вовсе не удивительно, помня, кем был его отец и дядя.

В 1908 году Николай окончил экстерном гимназию и поступил в Московский университет на философско-психологическое отделение. Учился опять вместе с Б. Л. Пастернаком. Затем перевелся на отделение западноевропейских литератур и наконец – на отделение сравнительного языкознания, где стал учеником Ф. Ф. Фортунатова, знаменитого русского лингвиста, профессора, основателя известной московской лингвистической школы.

В 1912 году князь Трубецкой закончил первый выпуск отделения сравнительного языковедения и был оставлен на университетской кафедре. Позже состоялась научная командировка в Лейпциг, где Трубецкой изучал младограмматическую школу. Вернувшись, преподавал в Московском университете с 1915 по 1916 год. После революции 1917 года уехал в Кисловодск; затем некоторое время преподавал в Ростовском университете.

В 1920 году Николай Трубецкой эмигрировал в Болгарию, преподавал в Софийском университете, параллельно работая над научным трудом «Европа и человечество», в котором практически сформулировал доктрины евразийской идеологии. Обсуждение этой работы на семинаре и поставило точку в работе над созданием этой теории, о чем было заявлено в сборнике «Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев. Книга 1» (София, 1921). В дальнейшем деятельность Н. Трубецкого развивалась по двум направлениям: первая – сугубо научная, посвященная филологическим и лингвистическим проблемам (работа Пражского кружка, сделавшегося центром мировой фонологии, затем годы исследований в Вене), и вторая – культурно-идеологическая, связанная с участием в евразийском движении.

Так что же такое евразийство, у истоков которого стоял Николай Сергеевич Трубецкой? Евразийство – течение общественной мысли, появившееся в Русском Зарубежье в начале 20-х годов XX века. Идейными предтечами евразийцев были славянофилы. Евразийцы рассматривали Россию как «Евразию», как синтез Европы и Азии с выраженным преобладанием черт последней; результатом этого синтеза является некий «третий мир», наделенный чертами, свойственными особому культурному типу. Носители евразийских взглядов выражали глубокое разочарование достижениями (в первую очередь в духовной сфере) западной цивилизации. Залогом процветания будущей России они считали незыблемость устоев православия.

В силу своих психологических особенностей Николай Трубецкой предпочитал политике спокойную, академическую работу. Хотя ему приходилось писать статьи в жанре политической публицистики, он избегал прямого участия в организационно-пропагандистской деятельности и весьма сожалел, когда евразийство сделало уклон в политику. Современники его вспоминают, что здоровья он был слабого, был подвержен депрессии.

Последние годы своей жизни Н. Трубецкой жил в Вене, являлся профессором славистики в Венском университете. Как видному ученому, да еще и русскому по происхождению, ему чудом удалось избежать застенков гестапо, хотя после аншлюса Австрии его квартира неоднократно подвергалась грубым обыскам, а рукописи безжалостно изымались. Эти рукописи впоследствии были безвозвратно утеряны. Не арестовали Трубецкого только потому, что он был «князь, аристократ, ученый с мировым именем». Но унизительные обыски, притеснения не могли не сказаться на здоровье и без того нездорового человека. 25 июля 1938 года князь Николай Сергеевич Трубецкой скончался в возрасте сорока восьми лет.

Расскажем еще об одном из братьев Трубецких, чей облик запечатлел Паоло Трубецкой, Владимире Сергеевиче. Рассказ о замечательном роде Трубецких без упоминания этой трагической судьбы был бы не полным.

Из книги Наследие Чингисхана автора Трубецкой Николай Сергеевич

Николай Cергеевич Трубецкой ЕВРОПА И ЧЕЛОВЕЧЕСТВО Не без внутреннего волнения выпускаю я в свет предлагаемую работу. Мысли, высказанные в ней, сложились в моем сознании уже более 10 лет тому назад. С тех пор я много разговаривал на эти темы с разными людьми, желая либо

Из книги От КГБ до ФСБ (поучительные страницы отечественной истории). книга 1 (от КГБ СССР до МБ РФ) автора Стригин Евгений Михайлович

Столяров Николай Сергеевич Биографическая справка: «Родился 3 января 1947 г. в д. Александровка Калинковичского р-на Гомельской области. В 1969 году окончил высшее военное училище летчиков, в 1977 г. - Военно-воздушную академию им. Ю.А. Гагарина, кандидат философских наук,

Из книги История человечества. Россия автора Хорошевский Андрей Юрьевич

Станиславский Константин Сергеевич Настоящее имя – Константин Сергеевич Алексеев (род. в 1863 г. – ум. в 1938 г.) Русский актер, режиссер, педагог, теоретик и реформатор современного театра. Основатель и первый руководитель Московского художественного театра. Народный

Из книги Фавориты правителей России автора Матюхина Юлия Алексеевна

Федор Трубецкой (? – 1541) Предками одного из любимых опричников царя Ивана IV, боярина Федора Трубецкого, были литовские князья и потомки Гедимина, которые выехали к московским государям в середине XV в. и были служилыми удельными князьями. Наиболее известными из них стали

Из книги Советские асы. Очерки о советских летчиках автора Бодрихин Николай Георгиевич

Руденко Николай Сергеевич Родился 12 декабря 1920 г. в слободе Ольховатка Воронежской губернии. Окончил среднюю школу, аэроклуб, в 1942 г. - Чугуевскую военную авиационную школу.С октября 1942 г. Руденко принимал участие в боях с немецко-фашистскими оккупантами. Воевал на

автора

автора Муховицкая Лира

Князь Николай Никитич Трубецкой Князь Николай Никитич Трубецкой – предпоследний сын генерал-прокурора князя Никиты Юрьевича Трубецкого, родился в ноябре 1744 года. Как уже упоминалось раньше, князь Николай – единоутробный брат поэта М. М. Хераскова. Известен также как

Из книги Трубецкие. Аристократы по духу автора Муховицкая Лира

Василий Сергеевич Трубецкой Василий Сергеевич Трубецкой (1776–1841) – внук Алексея Юрьевича, правнук Юрия Юрьевича Трубецкого. Еще один замечательный представитель династии Трубецких. Младший сын генерал-поручика князя Сергея Алексеевича Трубецкого (1731–1812), внучатого

Из книги Трубецкие. Аристократы по духу автора Муховицкая Лира

Владимир Сергеевич Трубецкой Князь Владимир Сергеевич Трубецкой (1892, Москва – 1937, Узбекистан) русский советский писатель (псевдонимы В. Ветов, Владимир Ветов). Мемуарист. Сын философа и общественного деятеля князя Сергея Николаевича Трубецкого, первого выборного

Из книги Философия истории автора Семенов Юрий Иванович

2.7.1. Н.С. Трубецкой и евразийство Освальд Шпенглер в своих историософских исканиях был далеко не одинок. Независимо от него и одновременно с ним идею исторического плюрализма развивал русский языковед и философ Николай Сергеевич Трубецкой (1890 - 1938) в труде «Европа и

Из книги Санкт-Петербург. Автобиография автора Королев Кирилл Михайлович

Душа Петербурга, 1920-е годы Иван Гревс, Николай Анциферов, Николай Агнивцев В годины революций и войн культура обыкновенно оказывается на задворках, но всегда находятся люди, которые бережно ее сохраняют. В Петрограде-Ленинграде одним из таких людей был Н. П. Анциферов,

Из книги История России. Смутное время автора Морозова Людмила Евгеньевна

Никита Романович Трубецкой Н. Р. Трубецкой принадлежал к знатному роду князей Гедиминовичей литовского происхождения. Начал службу в 1571 г. рындой царевича Ивана Ивановича. Обычно эту должность юноши получали в возрасте 16 лет, поэтому можно предположить, что Никита

Из книги История России. Смутное время автора Морозова Людмила Евгеньевна

Андрей Васильевич Трубецкой A. B. Трубецкой, как и Мстиславский, принадлежал к роду князей Гедиминовичей. Его предки считали своим родоначальником великого князя Литовского Ольгерда, сына Гедимина. На службу к великому князю Ивану III Трубецкие перешли в 1500 г. во время

Из книги История России. Смутное время автора Морозова Людмила Евгеньевна

Дмитрий Тимофеевич Трубецкой Д. Т. Трубецкой принадлежал к знатному роду князей Гедиминовичей, которые перешли на службу к московским князьям. Отец Дмитрия, Тимофей Романович, был видным боярином при дворе царя Федора Ивановича и Б. Ф. Годунова. В 1604 г. началась и

Из книги Герои и трофеи Великой народной войны. Выпуск 2-й автора

84-го пехотного Ширванского Его Величества полка вольноопределяющийся, а затем 3-го Хоперского казачьего полка подхорунжий Николай Сергеевич Ирманов Подхорунжий (из вольноопределяющихся) 3-го Хоперского казачьего полка подхорунжий Николай Сергеевич Ирманов, уроженец

Из книги Путин против либерального болота. Как сохранить Россию автора Кирпичёв Вадим Владимирович

Князь Трубецкой как Нострадамус Разговоры о колониальном положении России наши либералы называют метафорой, а то и гиперболой патриотов. Да уж какая там метафора, вы за МКАД выйдите, по городкам и деревням пройдитесь… впрочем, нам еще предстоит путешествие по Раше. Нет,

Советуем почитать

• К чему увидеть пруд во сне
• Какие дрожжи лучше использовать для браги саф-момент или саф-левюр
• Что такое «планеты земной группы»?
• Православие украинская православная церковь флоровский монастырь